ДОЛГ И СОВЕСТЬ

ДОЛГ

• Долг – направляет, указывает, требует.
• Долг априорен, то есть всегда знает, чего от тебя хочет. И спрашивает по максимуму, – точнее, «от сих до сих», не меньше и не больше.
• Если ты его не слышишь – твой грех (учись у людей).
• Несет ли он другим людям радость или (даже!) только страдания, это другой вопрос, но с точки зрения самого долга (и «людей долга») одно только сомнение в его правоте – есть уже непослушание, нарушение долга.
• Долг абсолютен; его максимум есть одновременно минимум – ты должен все до капли, что должен, и не жди за то поощрений, – а минимум – максимум: «ни от чего не отказывайся, ни на что не напрашивайся».
• «Напрашиваться» – значит самому определять свой долг, а это уж своеволие, не твоего ума дело.
• Долг – знает (а чего вправду не знает, в том нет и долга, – тут делай, что душе угодно!).
• Ему тем легче знать, что он принципиально не расположен ничего понимать, входить во внутреннее и ситуативное.
• Классический лозунг долга – «ты должен, значит, можешь»; это значит: никакие обстоятельства не рассматриваются, кроме разве что непреодолимых физических.
• И уж конечно долг слышать не желает о том, что ты персонально, по совести, думаешь о ситуации и своей роли в ней.
• Ибо нельзя – то есть глупо или прямо преступно – надеяться поступить лучше, чем того требует долг.
• «Рассуждать» – хотя бы и «как лучше» – значит выкручиваться, юлить, выискивать для себя лазеек.
• Больше всего долг боится – поблажек и послаблений. Которые каждый, как в то верит «святая простота», обязательно себе даст, как только позволит себе рассуждать.
• Мнение долга – единственно верное, сомнение в нем есть уже уклонение, уже – грех.
• «Категорический императив, – можно сказать, – не обсуждается»…
• Долг авторитарен, обращается с тобой, как с существом неразумным: тебе необходимо и достаточно уразуметь, чего он от тебя хочет, но, ни в коем случае, не почему;
• Долг выше разума, табуирован для него, и потому – исполняй свой долг безо всяких там «кому от этого лучше», «кому хуже»…
• Нельзя, скажем, лгать – значит не лги, хотя бы и «во спасение», и т.д. Потому что – Долг!
• Иначе говоря, долг – это святыня.
• Как святыня, долг нуждается в божественном основании: за ним (опять же в соответствии с учением Канта) приходится признавать Бога «практически», даже если теория не позволяет ни подтвердить бытие божие, ни опровергнуть.
• Кроме того, святыня без Бога – фетиш, идол; отверни его лицом к стене, предприми кое-какие ритуальные хитрости, он ничего и не увидит (обычная практика дикарей); а Бог – всевидящ, видит тайное.
• …Получается, долг знать не хочет совести, презирает ее.
• Совесть для долга – тот самый «червь сомнения», что точит нравственность изнутри.
• Долг,  – религиозен или квазирелигиозен.
• Он или прямо прописан божеством (как Моисеевы заповеди), или, дедуцированный из необходимости общежития как «поступай согласно той максиме, относительно которой желал бы, чтобы она стала всеобщим законом», апеллирует к высшей силе, способной истребовать с каждого повиновения этому императиву, подспудно.
• Ибо сам по себе рассудок, как предполагается, будет стоять в каждом индивиде на стороне его своекорыстия вплоть до общей погибели.
• Долг, в идеале, предустановлен, заповеден, и, как говорилось, ничем не смеет поступиться в пользу ситуации.
• Долг – нормативен.
• Он равен для всех, то есть знает и то, в чем долг другого, и, как закон в государстве, «обратной силы не имеет»; «суров закон» – то есть в своей неподатливости живому бывает и туп и жесток – «но это закон». И в этом пафос.
• Однако от необходимости применяться к ситуациям все-таки не уйдешь, и задача долга – не растерять себя в них, сохранить свою незыблемость в каждой.
• Отсюда исходит потребность в казуистике: авторитетном установлении однозначного долга для бесчисленных, уходящих прямо-таки в «дурную бесконечность» ситуаций-казусов.
• Здесь долг, будто бы, тщится идти навстречу жизни.
• Но неспроста жизнь боится казуистики (так сердце ноет при виде трактора на зеленой лужайке, даже если вас убеждают, что он там лишь прокладывает дорожки для удобства отдыхающих; если уж для удобств необходим трактор, то лучше обойтись без них!).
• Общие принципы, оказывается, оставляют живому добру больше места, – уже потому, что не могут до конца подменить в человеке его собственные ум и сердце.
• – Впрочем, задача долга – именно подменить в каждом эти ум и сердце, навязать им свою высшую святую волю, привести к послушанию.
• Ведь как бы искренне ни желало человеческое своеволие добра, само оно – корень зла. «Дорога в ад вымощена благими намерениями…»
• Работа долга – «серийная».
• Он в точности равен себе и не ведает исключений.
• …Наверное, тот, кто сумеет полностью предать себя долгу, в ад действительно не попадет: его, в собственных делах, и нет.
• Моральной жизнью, если можно так выразиться, он и не жил. Но и в раю ему тоже не место.
• Долг отвечает перед Общим Правилом.
• Или, в самом простом случае, перед личностью, общепризнанно правомочной определять твой долг на каждый случай: отдавать приказы.
• Когда-то за долгом стояла исключительно власть, вождя или бога; власть общего правила, которой можно подчиняться иной раз даже вопреки власти личностей – уже некоторая автономизация морали, больше того – шаг к морали совести…
• Лишь общему правилу подотчетен долг, и, как Фемида, слеп на лица.
• Долг печется о правильном. Тут нелишне повторить, что правильнее правильного быть невозможно (глупо или преступно).
• Потому, кстати, как бы долг ни был тяжек, морально он – удобен…
• …Долг есть твоя верность общему, твоя надежность как звена в социальном целом; это проба на соответствие.
• Долг по отношению к ближнему – лишь частный случай того, что полагается делать в общем случае; он абстрактен; не для ближнего исполняется долг, а для самого долга.
• И это, конечно, чувствуется. На человека долга можно положиться, как на машину, но, как машины же, его приходится и остерегаться.
• У долга (процитирую сам себя) – все достоинства механического, как у доброты – все недостатки живого…
• То, чем долг принципиально пренебрегает в своих подопечных, это их индивидуальным, непохожим, – иной раз самым для них дорогим.
• Как суров долг по отношению к тому, с кого спрашивает, так же суров он к тому, над кем призван осуществиться: он приводит в соответствие должному и того и другого.
• Своим добром другому ты и учишь его, воспитываешь.
• А воспитания без строгости не бывает; иной раз, добром можно и спуску не давать, и это бывает правильно.
• Не то – любовь к нему, или сочувствие; тут – сплошные поблажки и потакания.
• Исполняя долг, выказываешь свою верность долгу, и в этой верности моральность поступка.
• А если ты посочувствовал и сделал то же, что, может быть, требовал от тебя и долг – поступок уже не морален, разве что «легален». («Не то же ли делают и язычники»!)
• Потому что ты был в нем верен себе, Делал. Что сам и хотел делать, а должен был повиноваться, быть верным долгу.
• Существует долг и в отношении того, что уважающему себя человеку должно нравиться; эта странная разновидность долга называется «хороший вкус».
• Вкус – это самое «что мне нравится» – вырабатывается упражнением…
• Понятно, что долг презирает всякую жалость. Жалость – расслабляет.
• Тогда как, кроме решимости, которая требуется настоящему чувству долга, нам может не хватать только одного – силы.
• Долг вообще не сочувствует: во-первых это не его дело, личности его не занимают, а во- вторых, это значило бы – уважать слабость. А он уважает силу.
• Выполнить свой долг, как правило, можно, он сам стремится быть простым и ясным, как стремится к тому всякий приказывающий.
• И даже бывает «легко и приятно»: трудиться приходится руками и ногами, иной раз, возможно, и головой поплатиться, но в любом случае сердце и ум остаются свободны.
• Чувство долга – простое, здоровое.
• «Я люблю слово "надо"», – часто слышишь от «людей долга»; это понятно: принудительность – решение проблем.
• И вообще (так человек устроен) – самое важное для душевного комфорта – это всегда знать, что делать.
• А если случилось неисправимое, то хотя бы знать, что в таких случаях делать полагается (в чем состоит долг).
• Существует чувство «исполненного долга», – что называется, чувство глубокого удовлетворения.
• Действительно, ощутить, что счеты подведены с самою моралью, и долг ей сполна уплачен – это ли не удача!..
• Но как же неприятен такому счастливцу тот, кто напомнит, что с совестью нельзя поквитаться…
• Фарисеи имели против Христа то, что может иметь долг против совести.
• Чувство вины – чувство провинности: неисполненного долга.
• Напоминает угрызения совести, и, однако, есть больше страх или дискомфорт.
• Сознание, что вот возникла, так сказать, территория, куда ступить опасно.

СОВЕСТЬ

• Совесть именно судит, и почти не умеет указывать и направлять – разве что в слишком очевидных «минимальных» случаях, которые совесть лишь и согласна почитать за долг.
• Она заново переживает тобою прожитое и даже только помысленное и даже за честно исполненным долгом способна обнаружить обстоятельства и намерения, в которых ты, может быть, не хотел отдать себе отчета – и, post factum, говорит тебе всю правду о тебе.
• Совесть абсолютна; если долг – это лишь безусловный и явный моральный минимум, то совесть тяготеет к максимуму.
• Но моральный максимум, по совести – всегда задача со многими неизвестными, твоя головная и душевная боль…
• Этот путь совести к абсолюту – через душевные потемки, неоднозначность…
• Задача и, так сказать, материал совести, с которым она работает – внутреннее и ситуативное.
• Но таковое не только служит обоснованием для каких-то поблажек себе (как в том уверен всякий человек долга), но, напротив, бывает в иных случаях и куда строже долга («не нарушает, но исполняет», да так, что за явный по видимости пустяк вдруг да предаст тебя «синедриону»).
• Внутреннее и ситуативное неисчерпаемо; «как правильно», совесть не знает; потому в душу другого совесть остерегается лезть.
• Слишком мало для нее заведомо ясных вопросов – чем и пользуется наша слабость…
• Зато по прошествии времени, рассмотрев много больше того, что видно сразу, она вполне может сказать: нет, ты мог тогда еще и то и то, а значит, был должен…
• Совесть не дает поблажек.
• Всякому мыслящему по опыту известно, что спрятаться от правды все равно невозможно. Тем паче, когда эта правда таится в глубине твоей же души…
• Совесть – со-мнение, сомнение без конца.
• С момента, когда перестаешь сомневаться, перестаешь слышать и совесть (но, не исключено, лишь на время)…
• Совесть – не «святыня», не «высшая инстанция» (то есть не выше лучшего в тебе), – это твои собственные разум и сердце, от которых, если только они есть, никуда не уйдешь.
• Ее вопросы к тебе: по совести – то есть искренне, поистине – почему (ты так поступил или собираешься поступить)?
• Действительно ты хотел или хочешь, чтобы стало кому-то лучше?
• А если и хотел, но лучше никому не стало, то, опять же, нет ли в том твоей вины?..
• И эту вину совесть не даст списать ни на кого другого и ни на что другое – даже, в частности, на так понимаемый «долг».
• Сомнение отрицает святыню, даже если и намерено это святыню уважать…
• Совесть – это то «царство божие», которое «внутри нас».
• Если только совесть, эта внутренняя честность, жива – то лучше нее (лучше тебя) в тебе никто не разберется; для совести нет тайного.
• …Получается, совесть долга побаивается.
• Как искушения слишком легко, не допустив ничего к душе, ощутить себя правым и «нравственным».
• Совесть – секулярна. Как только ее седлает какая-нибудь святая вера, она или гибнет (что называется фанатизмом), или сбрасывает наездника.
• Совесть не верит, а исследует.
• Она – понимание без границ, не нисхождение святыни, а восхождение к истине, причем бесконечное, «асимптотическое».
• И ничему ей не надо повиноваться, кроме рассудка, то есть себе самой: если ты понял, что жить совместно можно лишь взаимно друг с другом считаясь, то тем самым понял и то, почему ты лично должен с другими считаться.
• Совесть – процесс, никогда не могущий быть завершенным, – так оно уже потому, что никогда не бывает исчерпанным смысл ситуаций, который она пытается постичь.
• Совесть – ситуативна и индивидуализирована, то есть никто не компетентен в том, что правильно для всех вообще и что должна говорить совесть другому; чем развитей в человеке совесть, способность судить себя, тем более совестно ему судить других («не судите…»).
• Это – моральная рефлексия, переживание, вновь и вновь, собственного пережитого;
• это преодоление всего предустановленного, невозможность оправдаться даже законом, если находишь в своем поступке то, с чем не можешь смириться сам;
• духовная зрячесть, с каждым новым моральным прозрением пересматривающая закрытые было дела…
• Ситуативная этика – этика совести в ее отличии от этики долга.
• Но ведь, скажут, задача любой этики в том, чтобы в конкретных ситуациях побеждало добро – а факты сами себя морально не оценивают, значит, должны быть критерии, принципы…
• Каким же образом ситуативная этика уходит от казуистики?..
• Она именно отказывается от всякой готовой суммы моральных принципов, «Закона и Пророков», в пользу лишь одной аксиомы (истины недоказуемой, но и не требующей доказательств), которой и ищет применения.
• А именно – «все одинаково правы в своем желании жить и быть счастливыми; так поступай с другими так, как хотел бы, чтобы и с тобой поступали…»
• Ситуативная этика исходит из невозможности типовых ситуаций, что предполагает и однозначную неприменимость любых принципов.
• Есть лишь неисчерпаемость жизни, с одной стороны, и сознание самоценности всего живого, с другой.
• Сами моральные решения не бывают единственно верными, а значит, и коллизионны, не освобождают от совести…
• Работа совести – «штучная». В каждом случае она начинает свою работу заново, не ведает никаких «вообще», «раньше», «другие в таких случаях»…
• …Верно, что «дорога в ад вымощена благими намерениями». Потому что, поднимаясь над правилами, берешь всю ответственность на себя; потому, что правила – увы – вполне могут оказаться и мудрее тебя…
• Совесть отвечает лишь перед самим Добром.
• А добро или зло в наших делах – это импульс к жизни или помеха ей, радость или страдания, которые мы несем конкретным другим.
• Потому совесть ничего не знает обо «всех вообще», об «общих правилах» (эти правила она выводит для каждого случая из того, что есть вообще добро и зло, а не добро и зло определяет взятыми из общего употребления правилами).
• Для нее существуют лишь ты и тот, перед кем, может быть, виноват. Имеют значение, реальны – лица.
• Совесть печется о лучшем. Которое – «враг хорошего» (то есть просто правильного).
• Потому, как только скажешь себе – «я совершенно прав», тут же чувствуешь, что покривил душой…
• Совесть – неудобна.
• …Совесть – твоя отдельность, не дающая переложить малейшей ответственности на «всех», социальное целое; это момент истины.
• Совесть, как истина у Гегеля, – конкретна.
• Все, что она требует сделать для ближнего, надо делать лишь для него самого и не из какого-то общего абстрактного принципа, даже не «ради Христа».
• Так, если совесть говорит о твоей вине перед кем-то, то лишь с ним одним и можно уладить дело – грех нельзя замолить, но только исправить; а если исправить нельзя (что обычно и бывает), то, чем искреннее раскаяние, моральное возрождение, тем только больнее угрызения совести…
• От ближнего твоя совесть ничего не требует, она – несправедлива (так!), втягивает тебя, как в воронку, в ответственность за все, и кончила бы тем – если б у человека вовсе не существовало психической самозащиты – что рекла бы: ты один виноват во всем.
• Человек – млекопитающее и воспитывающее (потомство).
• Но, как известно, без любви никакие назидания не впрок, а без искренности они скорее портят; лучшее воспитание – это быть самому таким, каким хочешь воспитать. Того требует и совесть.
• Делая то, чего хочет от тебя совесть, ты, каких бы это ни стоило усилий, предельно верен себе, а значит свободен, никому и ничему не повинуешься.
• Только такие поступки и моральны (в высшем, а не архаичном смысле), а поступки из верности долгу – разве что «легальны».
• Научись понимать и сочувствовать; «любви же не имея», добра не сделаешь.
• Все на свете имеет некий моральный аспект, так или иначе подотчетно совести.
• Но кое в чем прямое дело совести – не вмешиваться, стоять в стороне.
• Это – вопросы вкуса. «Спорить о вкусах» – пытаться тиранить, давить личность.
• Безжалостный, по сути, – синоним бессовестного.
• Чувство долга у безжалостного вполне может быть, но только не совесть. Ибо совесть запрашивает о добре и зле безусловных, остающихся за вычетом любых правил и установлений, а таковые – лишь жизнь и смерть, радость и боль.
• Жалость – инстинкт сочувствия всякой жизни.
• Совесть – сочувствие, помноженное на ответственность.
• Удовлетворить совесть до конца невозможно.
• Здоровая совесть болит.
• Как только в моральной задаче возникает для тебя простота и ясность, будь уверен, что делаешь что-то не так, что-то решился игнорировать, – а совесть не игнорирует ничего.
• Сколько ни утруждай руки и ноги, хоть жизнью рискуй, у сердца и ума все равно могут остаться вопросы.
• Чувство совести, прямо надо сказать – больное чувство (потому и с Ницше можно согласиться в том, что человек – животное больное).
• Совесть, как хроническая болезнь – время ее не лечит, зажившие (забытые) раны вдруг воспаляются и не дают покоя…
• А нет ничего хуже для душевного комфорта – даже страх или тревога – чем чувство вины.
• Существует чувство не совершённой моральной ошибки (которую слишком легко было совершить), – в городском фольклоре это называется «кувалда мимо пролетела». Но не более того.
• Всерьез похвастаться «чистой совестью» могут только фарисеи, потому что им вполне удалось заменить ее «долгом».
• Учение Христа, в главном – это совесть. Конфликт с праведностью был неизбежен.
• Нет ценностей, кроме ценности Жизни, и нет вины, кроме прямой или косвенной вины перед нею.
• Чувство вины – «угрызения совести» – это чувство невозможности жить дальше с ощущением полноты своего права жить.