Совесть и стыд

• Совесть
• В первом приближении, это страх причинить зло, – зло другому.
• …Но, последовательно исключая из этого страха зла другому – страх мести (с его стороны или со стороны блюдущего порядок общества), мы убеждаемся, что совесть – страх особый: страх оказаться не в ладу с самим собой, совершить в отношении другого то, с чем не сможешь смириться сам.
• Это страх за душу, за абсолют своего личного достоинства; ведь такое достоинство включает в себя мораль, требует, чтобы твои дела удовлетворяли твоему собственному суду об истинно должном, о добре.
• Причем мнения других и даже общее мнение имеют для совести лишь совещательные голоса, приговор себе выносишь ты один.
• Угрызения совести – чувство своей вины, вины перед самим Добром.
• – С тех пор как человек научился различать добро (в идеале, чувствовать сострадание и судить о справедливости) независимо от наличных норм, автономию от стыда обретает и его совесть.
• Можно сказать еще: совесть – это страх быть достойным осуждения, хотя бы этот страх (бывает и так) был всеми вокруг и презираем, расценивался как слабость или трусость.
• Это – суд в своих глазах; страх (забота) о подлинном, внутреннем.
• …То есть отнюдь не страх наказания и не стыд, боязнь выдать недостойное в себе перед другими, но только страх самого зла в себе.
• Зло же не заключается ни в какой твоей личной недостаточности или слабости, даже, может, и «стыдной», «жалкой».
• Зло – категория широкая, но если искать подлинного и бесспорного зла в собственных делах – не ошибешься, если начнешь со зла (реального вреда) кому-то другому.
• Подлинное ведь запрашивает о реальном. Потому и совесть – с этого я начал – страх зла другому.
• Да, – совестливости не так уж редко выпадает доля терпеть общее презрение.
• Совесть может стыдного и прямо требовать…
• Позора, самого по себе, не совестно – Христос тоже был опозорен, – а если уличено и опозорено действительно не добро, а зло, то зло это уже несет наказание, что совесть лишь облегчает.
• Итак, «страх быть достойным осуждения»; проблема совести не казаться, а быть.
• Это значит, что высшая судебная инстанция в вопросах добра и зла в моих делах – моя же совесть, – сам индивид.
• Моральный кодекс, по которому совесть судит, может сохранять в данном индивиде и отсталые, даже пошлые черты – смотря по его духовному уровню.
• Но вот в поступках «судья» желает видеть все, начиная с замыслов, и – неподкупен.
• Внутренний взор рассеивает кажущееся, проникая все глубже и глубже в душу, в интимное.
• Если кто-то чужой вторгся в это интимное, даже «опозорил» – неприятно, но не более того, – куда хуже самому обнаружить в этой «святая святых» порок.
• Видит совесть, как ночной зверь, лучше всего «в темноте», и голос ее слышнее – в уединении.
• Что может удовлетворить суд всех, может отвергнуть одна твоя совесть – «совесть одиночество».
• Сделать добро осуждаемое и презираемое, ценой того, что сам будешь выглядеть смешно или жалко – вот подвиг совести и достоинства.
• Высшее достоинство может напоминать падение; «последние» становятся «первыми»…
• Хотя угрызения совести так же лишают уверенности, как и стыд, но выражения типа «бессовестные глаза» не существует.
• Бессовестного дела можно еще и стыдиться, и прятать глаза – уже от стыда.
• Но все же для совести ты «сам свой высший суд», в чужих глазах оправдаться бывает и проще.
• Физиологической реакции совести посторонним наблюдать трудно, но она есть: от внезапного прозрения совести холодеют, бледнеют, как от страха.
• Это и правда страх – души, вдруг ощутившей себя в западне.
• Совесть «грызет» изнутри, «угрызения» – это неуемное самообвинение.
• И какою мерою мы мерим всем другим, такою, как минимум, совесть мерит нам, это – пытка, которую мы сами себе избираем; судить – совестно.
• Как избавиться от угрызений совести? – Лишь одно есть верное средство: исправить причиненное другому зло (но не зло одному «искупить» добром другому или, еще нелепее, «епитимьей» – злом себе).
• Раскаиваться – значит страстно желать исправить. Но, увы, всего чаще именно это и невозможно.
• …Бежать от совести можно (бег от себя называется суетой), да вот – некуда.
• Две страсти в нас, будь они сильнее или слабее, но – как бы сказать – не знают умиротворения: это чувство своей вины и сочувствие чужому страданию.
• Совесть не прощает, жалость не обретает катарсиса.
• В самом деле, как добьешься от себя согласия на свой порок и чужую боль?
• Потому, самое болезненное сочетание – совесть и жалость; совесть, осложненная жалостью и непоправимостью…
• Всегда чувствуешь себя виноватым перед умершим, – тут не исправишь ничего, малейшая вина умножается на бесконечность…
• «Об умерших либо хорошо, либо ничего».
• Ведь тут уже не выслушаешь «другую сторону», всякая критика «за спиной» похожа на клевету.
• Но есть и еще одно. Вечное проклятье – дело все- таки исключительное, вообще же жизнь и смерть равномасштабны совести, умершему отпускает даже совесть.
• Совестно, конечно, быть обидчиком, а не обижаемым; совестно нападение, но не поражение.
• А если уж напал, успокоить совесть только поражение и может.
• Совесть – чувствование индивидуальное.
• Это ответственность за мир перед собой.

• Что и значит (парадоксально и притом очевидно) – что совесть альтруистична.
• Совесть не жаждет снискать тебе ничьей благодарности, не жаждет ничего выгадать и не окупается, а – стоит, требует от тебя жертв.
• Совесть, как сказано, интересуется тем, что поистине, безусловно. Этикет для нее – или загадка, курьез, или глупая пародия на этику.
• Приличная форма при безобразной сути – лишь отягчающее обстоятельство, а доброй сути и не нужна; легитимные средства не оправдывают злую цель; «первый кнут» следует намерениям.
• Совесть – отсутствие посредников в виде всего формального и условного между моими делами и судящим их Я (и потому, в высшем смысле, совесть «релятивна»).
• …Совесть занимает безусловное.
• Так, боль, причиненная другому, измеряется для нее не относительным достоинством последнего, а самой этой болью…
• Но потому же совесть вечно в коллизии: выбор в пользу одного, даже неизбежный и справедливый, не освобождает от угрызений в отношении другого, и т.д., – заповеди обнаруживают условность…
• Совесть судит душу, самое твою субъективность, добивается от нее внутренней честности, и потому не дает упрятаться от правды – от объективности.
• Ничего не важно, кроме того, делал ли ты кому-то хуже или лучше.
• Ты творил зло, но это был твой «долг»? – Не годится, – нет у совести долга, кроме долга добра.
• «Хотел как лучше»? – А точно ли так?..
• Совесть – «дух» (добра).
• Неформальное требование по-своему абсолютно: требует всего, что только можешь сделать, за каждым шагом ждет нового шага; с совестью по закону не расквитаешься.
• Совесть – автономна и ситуативна.
• Говорить с совестью можно и нужно, совесть и есть – со- ведение, рефлексия. –
• Но вот что важно понимать (и чего я уже касался).
• Совесть знает не всю полную моральную правду, а лишь то, что ты сам, по правде, думаешь; совесть – еще не закон, а честный судья, – закон же и может и должен совершенствоваться.
• Не надо пытаться подкупать судью, себя не обманешь. Но думать, что по правде добро и зло – тот же долг совести.
• Нет сомнения, что подлинный кодекс совести, к которому она должна прийти когда-нибудь в каждом – человечность: сострадательность, как душа человечности, и справедливость, как ее логика.
• Ибо добро – это то, что способствует жизни, зло – что ей мешает.
• Жалость же – это инстинкт ценности жизни, непосредственное чувство добра и зла.
• Поскольку же добро приходится взвешивать (чтобы пользой одному не вредить другому), его необходимый спутник – справедливость.
• Совесть, увы, не столько направляет, сколько судит – post factum.
• Обычно придаешь своим проступкам меньше значения, чем потом обнаруживает в них совесть.
• Ведь видишь в первую очередь все то, что хочется и что легко видеть – формальные обстоятельства, увольняющие от ответственности.
• Совесть же, у которой в запасе вечность, восстанавливает полную живую картину, формальное предстает призрачным, и явным становится все, что ты мог бы сделать и не сделал…
• Но более интересный случай – когда совесть находит ошибку после какого-нибудь вполне осознанного акта: обнаруживает в тебе не ту мораль, которой в этом акте следовал.
• Так восстает в нас попранная нами, ради идеи, человечность.
• Но, кажется, иногда и архаика тоже…
• Существуют случаи и очевидные – явные преступления – когда не нужно ждать суда совести, чтобы узнать, каким будет ее приговор.
• Но удивительно, что и в таких случаях находятся преступники, простаки, не верившие, видимо, в бытие совести и которых ее суд настигает для них самих совершенно неожиданно.
• Так что и в этих случаях совесть бывает post factum.
• Угрызений совести без собственной вины не бывает.
• Если вина на другом, за него может быть стыдно, но не совестно; это - личное.
• Правда, вина дело неформальное; бывает и метафизическая ("метаюридическая") вина, чувство некоторой непрямой ответственности за тех, кому приходится хуже, чем тебе.
• Совесть грызет, когда о проступке знаешь ты один.
• Страх (обнаружения), похоже, помогает чьей- то совести проснуться. Но все-таки этот страх скорее заглушает совесть, а когда совесть перевешивает страх, то и хочет обнаружения, жаждет – сознаться, покаяться…
• Так, Раскольникова тянет выйти на площадь, закричать – я убил; совести претит оправдываться; общий суд, стыд, спасает от собственного, и желанен…
• Совесть в родстве с достоинством.
• Ибо достоинство – это долг перед абсолютной самоценностью личности (всякой и твоей тоже).
• Ничто не уронит тебя в собственных глазах, даже полное падение в чужих, если ты не изменишь тому, что считаешь добром лично, – не изменишь себе, то есть – совести.
• Чувство достоинства не бывает особо щепетильным и нервным, ибо все внешнее мало способно его задеть и не может умалить, нет достоинства большего и меньшего.
• Бьют мимо достоинства и удары по самолюбию.
• Но есть нечто, способное разом послать его в нокаут: это – вдруг охватившее чувство вины, совесть.
• Потому, видно, «бытовой деспотизм» так любит винить свои жертвы, – брать власть прямо над душою, над личностью.)
• Интимное и совесть.
• Чувство интимного, стыдливость, хоть и весьма похоже на стыд, но есть скорее гибрид стыда с совестью.
• Интересно: животные стыд имеют, – ведь то, что испытывают собаки, когда сознают, что совершили нечто запрещаемое любимым хозяином, явно есть стыд. Но интимного, точно, еще не ведают.
• Так вот, развитая личность чувствует ответственность перед собой не только как перед «собой любимым», естественным предметом своего особого пристрастия, но и как перед объективной ценностью в мире, – она себя уважает; и пренебрегать этой высокой ответственностью – в частности, позорить личное, «метать бисер» – и стыдно и совестно.
• Здесь кстати вернуться к вопросу о том, всякое ли подлинное зло – зло другому, и занимается ли совесть только этим последним.
• Для совести трудно различимо зло себе – уже потому, что такое зло есть одновременно и наказание.
• И все-таки можно заметить угрызения совести (а не только досады) и в случае зла себе – даже физического, причиненного, скажем, по халатности; как и тогда, когда по некоей небрежности теряешь уважение тех, кого уважаешь; или разрешаешь, из страха или расчета, попирать хотя бы и самолюбие.
• Здесь совестно едва отличимо от стыдно.
• …Так что совесть, конечно, сохраняет родовое общее со стыдом, из которого она выросла.
• Стыд уже знает суд кроме наказания, и в этом – зачаток совести.
• Со своей стороны, совесть помнит об условности условностей, занимающих стыд, но и их ломать без нужды не станет.
• Человек действительно бесстыдный скорее всего и бессовестен.
• Чем дальше человек уходит от первобытного в себе, тем явнее для него – угрызения совести страшнее возможных кар.
• Когда человек избегает формального ощутимого возмездия, тогда-то и настигает его неформальная работа совести.
• За наказанием, на каторге, от совести скорее можно укрыться; потому и «на воре шапка горит», что нечто в душе вора хочет его выдать – «облегчить совесть (душу)».
• Можно ли «потерять совесть» (если она действительно у человека была)?
• Видно, дело в случае такой «потери» обстоит так.
• Страшные рассказы об угрызениях совести пугают и бессовестных тоже, и, пока настоящее зло их ничем не искушает, они могут о своей бессовестности не подозревать, быть в мелочах вполне морально осмотрительными (чтобы не сказать совестливыми).
• Страшен первый шаг – первое преступление помогает бессовестному обнаружить, что бояться ему было особенно нечего.
• «От чего здоровая совесть мучится, чахлая умирает» .
• Маленькую совесть преступление губит.
• Бессовестность (преступный тип) – это узость сознания, для которого в мире не находится ничего самоценного, кроме Я (эгоцентризм), а значит, нет и ничего должного, кроме «хочу и могу», и не должного, кроме «не хочу» и «рискую поплатиться».
• Функцию совести тут исполняет страх, – взвешивание рисков.
• «У корпораций нет совести», говорят американцы.
• Нет совести, а только лишь умеряющий алчность страх, у государств коллективный эгоизм называется патриотизмом, а опаска – миролюбием.
• Совесть – дело личное.
• Как ни странно, но и в требованиях к себе самому человек способен цепляться за форму, – мучить себя, изводить мелочными придирками, тайно или явно гордясь своими усилиями и притом уклоняясь от существенного, главного; и в эти сети пытаются поймать – самое совесть! Вот – фарисейство.
• Конечно, фарисейство есть отмирание совести, а не совесть.
• Живая совесть в том, чтобы сбрасывать всякую становящуюся удобной и оправдывающую форму, всякую защитную кору, как только она нарастает; она по ту сторону принципиальности и казуистики.
• Формализовать совесть невозможно, не убивая ее этим, не превращая ее – в лицемерие.
• Совесть, презирая форму, воспрещает смешивать эстетическое и этическое, для нее нет ничего отвратительнее эстетизма.
• Зло не бывает для развитой души даже внешне привлекательным, а добро – даже внешне жалким.
• Можно сказать, что «культура совести» требует понимания красоты как формы истины и добра (формы, которую поверхностному или равнодушному взгляду трудно бывает оценить, и которую, к тому же, могут имитировать заблуждение и зло).
• То есть это культура сути, а не стиля, культура постоянного продвижения к подлинному, настоящему…
• У совести, будто, лишь один антоним: бессовестность, а высокого антонима нет.
• Совесть, – чему учил еще Христос, – не бывает довольна собой.
• Когда говорят о своем довольстве «чистой совестью», имеют в виду лишь то, что совесть стоит любой жертвы, и вот жертва принесена.
• Тот же, кто горд своей чистой совестью вообще, видимо, вовсе ее не имеет, потому она его и не тревожит; здоровая-то совесть – болит…
• Или же этот счастливец лицемерит, фарисействует… Но вот, впрочем, и другой антоним совести: фарисейство!
• Религиозность была когда-то человеческой совестью (тогда она называлась «божий страх»: то есть страх не перед людьми и такой, что не спрячешься).
• Теперь совесть тщатся подменять еще и квази-религии, – идеологии.
• Однако эмансипация, «секуляризация» совести – наше обращение к «безыдейным» добрым ценностям жизни для всех – столь же закономерна, как закономерен рост и эмансипация разума.
• Совесть (не грех повторить) заодно со становящимся человеческим достоинством.

• Стыд
• В первом приближении, это страх уронить, умалить себя.
• …Но что такое этот страх себя «уронить»?
• Это страх за свое место среди других, за свое относительное, но святое для тебя социальное достоинство; им наделяет тебя общество и блюсти его в чужих глазах – твой моральный долг.
• Если ты ставишь себя выше, чем ставят тебя все другие, то лучше скрывай это, чтобы не стать смешным; но еще хуже – если не собственная персона, а собственный суд для тебя выше общего суда: это – само бесстыдство!
• Стыд – страх перед божеством (идолом) общего мнения, страх оказаться не в ладу с миром, причем приговор тебе выносит – имеет право выносить – только сам этот мир.
• Чувство стыда, таким образом – это тягостное ощущение своей, так сказать, неправильности, несоответствия приличной положению Норме.
• Покуда для человека добро не значит ничего иного, как послушание нормам (устоям, традициям) – стыд есть и его совесть.
• Можно сказать еще, что стыд – до зарождения в нем совести или независимо от нее – это страх предосудительно выглядеть, страх общего (в особом случае, кого-то и одного, кого сам ценишь) презрения.
• Это – суд чужими глазами; страх о форме, о внешнем.
• …То есть не страх вообще наказания, сколько самого обнаружения перед другими недостойного в тебе, – наказания презрением.
• И здесь важно заметить: презрением наказывается никогда не само по себе зло, реальный вред кому-то, а – обнаруженная перед другими недостаточность, слабость.
• Социальное достоинство мерится по силовой шкале; причем, раз подлинная моральная сторона значения не имеет – что презирают, то и презираемо…
• Страх себя уронить – страх выдать или запасть в эту слабость, «жалкость».
• Да, – стыдливости зло не так уж и противопоказано.
• Стыд может и воспрещать человеку то, чего совесть прямо требует…
• Зла, самого по себе, не стыдно – оно может вызывать и священный трепет, – стыдно зла пойманного за руку, наказанного, – оказавшегося, значит, слабым…
• Итак, «страх предосудительно выглядеть», причем «предосудительно» в этой формуле – то, что вызывает неуважение (презрение) твоего социума.
• Но социум и интересуется лишь твоей социальной стороной, и ему принципиально важно лишь «выглядеть» – то, чем тебе удается казаться.
• Высший судья в вопросе стыда – другие, перед кем стыдно, – и только в том, что доступно их взгляду.
• «Не пойманное – не воровство», а может и удаль.
• То есть стыдно, как говорят в народе, «от людей», «стыдно, когда видно»; стыдно чужих глаз, «das man».
• Твоего же подлинного я, скрытого от взоров, стыд в принципе не судит, души в принципе не затрагивает.
• С душой тут обстоит точно так же, как с телом, с физиологией: ясно, что под одеждой все голые, и что естественные отправления происходят; многое нужно и хорошо в темноте и в уединении, а стыдно оно только на свету и при всех.
• Потому, между прочим: неважно, что и когда ты на самом деле чувствуешь, хотя бы и унижение; не подать виду, выдержать «фасон» – это достойно и даже гордо.
• Так что сама гордость может граничить с бесстыдством…
• «Бесстыжие глаза»: смотреть прямо в глаза – значит не бояться встретиться с глазами, смотрящими прямо на тебя, – демонстрация либо полного отсутствия задних мыслей, либо полного бесстыдства.
• Здесь интересно, что страх «чужих глаз» означает стыд даже на физиологическом, рефлекторном уровне. Взгляды физически обжигают, вызывая реакцию капилляров, – со стыда «горят».
• Но почему – «стыд», то есть «студ» – холод? Это, видимо, как «жар», «озноб» – тут тоже «жарко» не отличается от «холодно».
• Позором себя «покрывают» (снаружи, вроде как краской).
• И не обязательно только себя: изваляют человека в пуху и перьях – вот и позор ему.
• Кстати, заботиться о том, чтобы каждый знал стыд – дело общее, и твое тоже.
• Что делать в стыдной ситуации? – Не подавать виду!
• Ведь все дело не в существе, а именно в виде (само существо для стыда – в виде).
• Если ты раскаялся и «сгорел со стыда» – значит, погорел.
• А если – как с гуся вода, то общее мнение, завороженное, отступает: силен, стало быть! Этому – позволено!
• …А можно и попросту сбежать. Туда, где тебя не знают.
• Если не можешь стыд презирать, то уж никак не заговоришь его, – как и боль.
• Стыд не прощает (разве что заставив смириться с презрением), и к боли нельзя до конца привыкнуть. Но когда боль проходит, о ней и вспомнить трудно, и от стыда можно спрятаться – пусть не забыть, но больше не думать.
Самое болезненное сочетание – стыд и страдание (тут уж довольного вида не сделаешь). Например, публичное битье.
• Воспоминания о прошлом стыде – перед умершим – остаются, конечно, неприятными, но все же такой стыд – прошлый, его уж нет.
• «Мертвые сраму не имут» – как ушедшие от нас. Хотя, думаю, изначально тут имелись в виду лишь те понятные обстоятельства, что связаны с погребальными приготовлениями.
• Стыдно быть не обидчиком, а обижаемым, не напасть, а быть побитым. Правда, напасть и получить сдачи вдвойне стыдно: слабак, да еще и своего места не знаешь.
• Стыд – чувствование социальное.
• Это ответственность за себя перед миром.
• Что и значит (как ни парадоксально) – что стыд эгоистичен.
• Ему ведь важно, как мир обернется к тебе, и жертвами, которые он заставляет приносить миру и его суду, рассчитывает снискать его милости.
• Стыд, как сказано, касается того, что – по форме, условно.
• По сути, этика стыда – то, что называется этикетом, принятое в данном кругу есть хорошее для этого круга; стыд сугубо «релятивен».
• Безобразие в приличной форме есть приличие; принятыми средствами можно добиваться любой, какой пожелаешь, цели; намерений стыд не судит.
• Стыд – это послушание и служение заповедям и нормам как сакральной условности, стоящей между Я и его делами.
• …Стыд, как все социальное, условен: так степень раздетости, пристойная на пляже, оскорбляет нравственность в десяти метрах от него, и т.д.
• Потому и коллизий для стыда нет: всегда безусловно право то правило, которое оказывается, так сказать, под рукой.
• Даже если кто-то должен терпеть стыд без собственного проступка, ну и что? Такая судьба…
• Стыд не предъявляет требований к субъективности – и к объективности точно также.
• То есть стыд не требует от человека внутренней честности, этой «субъективной объективности».
• Неважно, чего ты на самом деле хотел, неважно и то, стало ли от твоего поступка кому-то хуже или лучше. Важно не что, а как, важна – форма.
• Стыд, выходит, – «буква» (общепринятости, или социального закона).
• Формальное требование по-своему абсолютно: требует того, чего требует, не больше и не меньше. Положенное отдай, и чист.
• Стыд нормативен; нормы авторитарны.
• Со стыдом бесполезно препираться. Его не переубедишь, потому уже, что переубедить – значит указать, что суть не в том, в чем кажется, – тогда как только «кажется» и имеет значение).
• И потом, зло архаичному человеку, хотя бы, понятно – это вышедшая за границы дозволенного алчность (эгоизм);
• Но добро-то для стыда есть послушание, а что такое быть правильней правильного? Какая-то жалкая претензия, смешная (стыдная) глупость…
• Жалости стыд не знает.
• «Жалкий» – синоним «презренный».
• Жалостью «унижают» – унижают того, кого жалеют, это закономерная дань за подаяние; а если жалеют искренне – то унижают и себя самих.
• Ведь сострадание ставит с жалким на одну доску…
• Не знает стыд, конечно, и справедливости.
• Если можно стыдиться, скажем, незнатного происхождения (в чем нет личной вины), а знатным гордиться (без личной заслуги) – то какая уж тут справедливость!
• Стыд судит формально, значит a priori.
• Едва задумав дело, сопряженное со стыдом (неловкостью, унижением), человек ясно отдает себе в этом отчет, и – взвесив стыд и выгоды – либо решается («стыд не дым…») либо отступает.
• Правда, если человек решится-таки на стыдное дело, его собственная реакция может и отличаться от той, какой он от себя ожидал: в большинстве случаев она оказывается не столь болезненной.
• Почему так получается? – Все-таки, когда переступается стыд, то это нечто живое (хоть, может, и дурное) переступает через нечто формальное, и потому естественно обнаруживает, что барьеры эти во многом были призрачные, вроде расставленных по огороду пугал; кто смел, тот и съел.
• …Впрочем, есть случай, когда стыд настигает, подобно совести, и после проступка – как похмелье.
• Так бывает, когда что-то – публичность, или, наоборот, особая конфиденциальность – спровоцирует на излишние манифестации собственной личности, – кокетство или откровенничанье.
• Видимо, личность всегда в дефиците на внимание, и это внимание может действовать на нее, как хмель.
• В стыдную ситуацию, как упоминалось, можно попасть и нечаянно, без собственной вины, – это одно из следствий формализма стыда.
• Бывает стыдно и за другого – в той мере, в какой имеешь к нему отношение.
• Но вот «метафизического» стыда не бывает: если презирать вас некому, значит, и стыда нет.
• Стыд за проступок начинается тогда лишь, когда проступок обнаружен (или, в лучшем случае, когда представляешь, как он обнаруживается).
• Этим он полярно отличается от совести – тайного стыд не судит. Но, – интересно, – страх перед возможностью обнаружения проступка, страх грозящего стыда – очень напоминает совесть.
• Стыд – оправдывается, если не в силах скрыть. Совести он боится.
• Стыд в родстве с честью.
• Ибо честь – это долг перед твоей относительной ценностью в социуме.
• Ты не смеешь позволить себе «упасть» в его глазах, и должен сделать все, чтобы этого не произошло, даже если это потребует совершить грех против совести (например, дуэль).
• Честь щепетильна, в вопросах задетой чести не может быть мелочей – как во всем, что принадлежит не одному тебе.
• Различать стыд побольше и стыд поменьше – уже некоторое бесстыдство.
• Попробуйте (есть такая поучительная шутка) из фразы «Довольно! Стыдно мне…» выкинуть «!»…
• Особо нервные опасения за свое самолюбие (основу чести) делает стыдливым невпопад, – что называется застенчивостью.
• Стыдное и интимное.
• В развитой душе архаичное чувство стыдного (а оно именно архаично) перерастает в чувство интимного: того, что следует укрывать от чужих глаз не потому, что оно плохо или осуждаемо, а потому, что оно не касается до других или свято.
• Отношение к личности, индивидуальности, прогрессирует, – человек возрастает до сознания ее самоценности.
• И, если стыд еще прячет личность, как некий врожденный недостаток, некую сумму отклонений от стандарта, которой следует стесняться, или велит жить нараспашку, будто призывая мир в свидетели того, что и прятать нечего, все «как у людей» – то чувство интимного, напротив, уже уважает личность и потому ее бережет.
• Здесь кстати задуматься над тем, какое реальное зло может содержать в себе стыдное, нет ли в стыде чего-то от совести.
• И такое, конечно, есть. – Так, приличному человеку стыдно иметь особые привилегии; здесь стыдно (за себя перед другими) едва отличимо от совестно (перед собой за других).
• Стыдно и совестно, с другой стороны, и разрешить кому-то попирать свое право, потому что существует у каждого и долг перед собой.
• Стыдно и совестно не дать отпора, когда покушаются не просто на самолюбие, но на достоинство…
• Так что стыд как бы чреват совестью; он ждет лишь того, чтобы личность дозрела, доросла до моральной автономии, взяла бы его внутрь себя, и тогда он – сама совесть. –
• Потому, человек вполне бессовестный скорее всего и бесстыден, нечувствителен ни к какому наказанию кроме физически ощутимого.
• «Ни стыда, ни совести» – ведь это комплекс!
• …Но в первобытном человеке стыд, чтобы не сгинуть, должен время от времени подкрепляться наказаниями.
• Если власть не в силах наказать, то варвару стыдно, скорее, ей подчиняться, – отчасти это касается и власти мнения.
• В грубой форме эта ситуация формулируется так: «устыдилась свинья, как отведала дубины».
• А до тех пор думала, видно – «стыд не дым, глаза не выест».
• Можно ли «потерять стыд» (если он действительно был)?
Ну, во-первых, меняются кодексы стыдного; потерять стыд вместе со всеми – «не считается».
• Во-вторых, если стыд (бесстыдство) имеет спрос и оплачивается, то образуется среда, в глазах которой он перестает быть стыдным.
• Скажем, порнозвезде неловко показаться в немодной одежде, но не без одежды.
• То же, что с публичными женщинами, происходит с публичными политиками: опозориться с явной выгодой – не стыд, а молодечество.
• Первый шаг, возможно, труден для всех; это как в тину залезть: представить противно, гадко палец опустить, а как по шейку – оказывается, ничего…
• Бесстыдство – расценивать общее мнение о тебе ниже своих выгод, и готовность им расплачиваться.
• По- своему «бесстыдна» личность: трудно не презирать общее мнение, если имеешь собственное.
• Разница в том, что пошлое бесстыдство, как сказано, выгодно, а личностное – накладно.
• Совести у общностей нет, но стыд – дело социальное, – стыд есть.
• Например, «национальный позор». Правда, присущая всякому социуму бессовестность склоняет народы чаще вспоминать о «национальной гордости»…
• Все требования стыда – внешняя благопристойность, и потому стыд формалист.
• Но потому же есть один аспект, в котором это бывает не совсем верно.
• Это аспект эстетический. Ибо искусство благопристойности может бесконечно усложняться и выходить за рамки того, что можно уложить в запоминающиеся и четкие, формализуемые правила.
• Это особенно явно в сверхсоциализированных восточных обществах, в «культуре стыда».
• Здесь стыд, эта душевная подчиненность социуму, будто перестает быть формальным, тщится завладеть внутренним существом человека – и, как может показаться на «западный» взгляд, подменить самое совесть!
• Стыд не отличает эстетических и этических требований, то и другое тонет для него в понятии «правильное»; «предосудительно» есть то же, что «некрасиво».
• Скажем, нечестность так же «некрасива», как немодная или потрепанная одежда.
• Можно сказать, что «культура стыда» – это «эстетизм», но такой, в котором нет места индивидуальным пристрастиям; точнее всего было бы слово «стилизм».
• Любое зло, если постарается, может стать «стильным», а вот добру это невозможно, ведь подлинность (как непосредственность) и стиль антагонисты.
• У слова стыд два совершенно несхожих друг с другом антонима: стыд-способность имеет антоним бесстыдство, стыд-чувство – гордость!
• Это – от того, что требования стыда не только в принципе выполнимы (если только позволяет ситуация), но и перевыполнимы: каждому иной раз «приходится стыдиться», но и каждому же, по меньшей мере на его личный взгляд, «есть чем гордиться». И редко кто сомневается в том, что гордость вообще может быть «справедливой».
• Бог все видит, да еще надо ему исповедоваться – видимо, чтобы не забывать об этом неудобном обстоятельстве.
• Так что стыда перед Богом у человека нет, только страх.
• По аналогии с «божьим страхом» (архаичной совестью), стыд – это «страх человечий». Что именовалось еще, кажется, «страх иудейский».
• Стыд же, эмансипирующийся от такого страха – есть сначала самолюбие, а потом и (как выше уже говорилось) – честь, – но еще не достоинство.