Оптимально использовать Шаблон №1 без обработчиков
Процедура ТЕОС - для проработки темы самостоятельно

***********
Гиперсоциальная женщина. По книге А.Щеголева "Ложная женщина"
Автор: Marta

ВЕРХ

Смешение морали и нравственности в системе жизненных ценностей у НАС проявлялось особенно ярко
Эти понятия смещались в НАШЕМ сознании, т.е. желание добра и любви в отношении к людям подменялось требованиями морали, то есть предписаниями благопристойного, благонамеренного и упорядоченного поведения в обыденной жизни общества
МЫ эмоционально насыщали и перенасыщали свои моральные требования «вдохновением» и «энтузиазмом» нравственного деяния, ревниво ожидая от окружающих не просто соблюдения моральных приличий и установлений, но неукоснительного и чуть ли не молитвенного служения им
МЫ были неспособны невольно и естественно пробудить своим влиянием совесть в душах «заблудших» братьев и сестер, как это легко сделала бы истинная женщина
МЫ громогласно призывали граждан к «сознательности», напоминали им о порядке и дисциплине
Тех, кто не внимал НАМ, МЫ судили, осуждали и не знали пощады
МЫ мнили себя рыцарем общественных добродетелей и жаждали быть справедливой там, где по-женски могли бы быть просто милосердной
МЫ неправомочно ставили свою мораль на святое место своей совести и потому пламенно-трескуче и бездумно-фанатично абсолютизировали те общественные отношения, которые порождали эту мораль, полагая их наиболее правильными, основательными, законными, «порядочными» и, главное, единственно приемлемыми для всех без исключения
МЫ боролись за «чистоту» и «правду» этих отношений, наивно думая, что проповедуемая НАМИ мораль есть прямой путь к «счастью» всех вместе и каждого в отдельности
НАША логика была убого прямолинейна: если все станут «сознательными» членами общества, то наступит всеобщее благоденствие и довольство; вся беда в «несознательности», в лености людей, в их порочной «безыдейности»
МЫ желали бы быть катализатором этого сознательного «прозрения», повивальной бабкой грядущего вслед за этим преображением социального «рая».
НАС отличала поразительная убежденность, «идейность», отдающая какой-то смесью тупости, упрямства и демонстративности в правоте и высоте тех моральных догм, которые заменяют НАМ совесть в НАШЕЙ выхолощенной «сознанием» душе
Отказываясь от золота нравственного жизнеощущения и заменяя его бумажными купюрами трезвой морали, МЫ разворачивали общественную деятельность, словно иллюстрируя ею свои «непогрешимые» принципы и устои
Весь «преображающий» характер этой деятельности сводился к жажде воцарения «порядка», «дисциплины», «нормы» во всем, ведь в НАШЕМ представлении в этом — основной смысл существования рода человеческого
Но более всего желали МЫ какого-нибудь, пусть даже самого ничтожного, социального лидерства, ибо здесь, как НАМ мнилось, МЫ почетно развернули бы поле своей «достойной» деятельности, смогли все бы «упорядочить», все «поставить на место», на все наложить печать своей «мудрой заботы», всех «исправить» и, конечно же, через это «осчастливить»
Общественное лидерство глубоко захватывало НАС, МЫ были буквально пронизаны своим участием в социальном строительстве, а само это строительство мнилось НАМ величайшим священнодействием НАШЕЙ жизни
Социум имел в НАШЕМ лице неподкупную жрицу общественной морали, гордую своим высоким призванием и неистово негодующую по поводу всякой «аморальной» крамолы
И при этом МЫ никогда не чувствовали условности и известной искусственности общественных отношений, душу свою МЫ вкладывали в деятельность, весьма далекую от истинно женского призвания в жизни
МЫ имели почти всегда неглубокое, некритичное, чаще неумное и даже вовсе тупое представление о природе того общества, в котором так отчаянно действовали и идеальной выразительницей которого себя считали
Механизм социального устройства мира сего принимали МЫ за идеальный организм царства небесного, и именно это порождало в НАС страстный, почти религиозный фанатизм общественницы
МЫ желали изменять окружающих к лучшему назойливо-придирчивой сверхопекой и мелочно-прилипчивой регламентацией их жизни
Умственно-рассудочная мораль, прямолинейное утверждение НАШИХ канонов вышибало в НАС способность любить и чувствовать других людей так, как любит и чувствует их истинно женственная женщина — сердцем
МЫ хотели быть камертоном общественного добронравия, направлять «заблудшие души» на «путь истинный», прививать им нормы «сознательности», «дисциплины», «порядка» и т. д., а превращались для окружающих в некое моральное пугало, отвращающее их от НАС
МЫ не чувствовали истинной природы социума и не умели адекватно ее осознавать, МЫ выступали в качестве какого-то бесполого существа, стремящегося превзойти мужскую активность и научить мужчину «настоящей» общественной деятельности
При этом мужчина оказывался НАМ и вовсе не нужен, потому что в НАС самих формировался «мужчина», способный реализовать и утвердить в мире НАШУ ценность существования
Было лишь одно исключение для НАА в отношении мужчин — это фигура лидера, руководителя, вождя, чья общественная деятельность была созвучна НАШЕЙ моральной позиции
В таких случаях МЫ полностью оказывались во власти его авторитета, его деловитой обаятельности, выступали не просто «соратницей», «верной помощницей» в его многотрудных делах, но ретивой язычницей, боготворящей своего идола
МЫ были поклонницей и поборницей сильной власти, даже если эта власть есть насилие и садизм
МЫ мазохистски упивались насилием над НАМИ власть имущих, оправдывая это насилие необходимой целесообразностью и требуя такого же упоенного служения идолам порядка и законности от своего окружения
МЫ мнили себя одновременно жертвой и жрицей культа общественного сознания и дисциплины
МЫ были свято убеждены, что если бы все люди стали такими же высокосознательными и дисциплинированными, как МЫ, то на земле тотчас восторжествовало бы и утвердилось на веки вечные «всеобщее царство справедливости и счастья» (или какой-либо подобной пошлости)
Ложность НАШЕГО образа была заключена в том, что в НАС напрочь отсутствовало то волшебное свойство, то «чудное мгновенье» истинной женственности, которое делает мужчину другим, лучшим, облагораживает его, одухотворяет его деятельность, его труд, его общественную активность, так естественную для него; несет ему вдохновение, дает силы для подлинного преображения доступного ему мира
МЫ допускали, что возможно обойтись и без этого преображающего взаимоотношения, хотя тайно желали подобного отношения к себе со стороны мужчины, но соответствующего женского самочувствия для этого не имели, а потому предпочитали быть «мужественной женщиной», которая всецело поглощена общественной деятельностью и в ней находит свое «общественное призвание», восполняющее то, чего МЫ были лишены в частной жизни
Мораль, которую МЫ непрерывно, раздраженно и взвинченно отстаивали становилась НАШЕЙ маской, НАШИМ средством приспособления в жизни
НАШИ моральные суждения в силу этого носили, скорее, характер моральных осуждений, МЫ лишь себя чувствовали образцом для подражания, все прочие люди, за небольшим исключением, представлялись НАМ «с душком»
Всеми силами, всеми помыслами своими МЫ хотели быть судьей, по должности или по общественному положению, ибо в этом статусе могли наиболее законно и притом скрыто-сладострастно разрядить весь мучительный избыток своего клокочущего невротизма
МЫ жаждали судилища всюду и везде
В НАШЕМ характере парадоксально сочетались и гиперсоциальные, и антисоциальные тенденции
В НАС достаточно сильно заявляли о себе интеллектуальные и, особенно, сексуальные притязания, которые МЫ желали скрыть, закамуфлировать и не только от других, но и от самой себя
МЫ хотели нравиться мужчинам, привлекать к себе их внимание, но привлекать «достойным», «порядочным» образом, и прежде всего своим «высокоморальным поведением»
МЫ считали ниже своего достоинства пользоваться теми пошлыми приемами, которые позволяет себе сексуальная женщина
МЫ соблазнительно не полуоголяли себя в одежде, а, напротив, закрывали, заворачивали, запаковывали себя, всем видом подчеркивая свою «порядочность» и «скромность»
НАША одежда была сплошной «строгостью» и «благопристойностью», часто отдающая штампованным безвкусием
В НАШЕЙ манере одеваться была железобетонная монументальность, убивающая в мужчине всякую склонность к игривым фантазиям и сексуальным порывам
МЫ любили тона неяркие, стертые, блеклые, темноватые, «солидные», не признавали чрезмерно смелого, экстравагантного покроя платья, демонстративной игры его линий, оживотворяемых скрытым под ним телом; МЫ были лишены в этом смысле всякой художественной фантазии и воображения. Одежда была для НАС формой
Особенно большое значение МЫ придавали прическе, которая у НАС всегда была в порядке
МЫ наивно верили в привлекательность такого НАШЕШЛ облика для мужчины, во всяком случае, для «настоящего мужчины», а таковым для НАС являлся тот избранник, который выше всяких «глупостей», «разнузданности», «разврата», который всегда был (или стал) нечувствительным к разного рода дешевым ухищрениям и соблазнам торжествующей похоти и который лишь один в состоянии по заслугам оценить НАШЕ «подлинное» женское «очарование» и «достоинство»
НАШ союз с мужчиной в лучшем случае был союзом символической «матери» с ее символическим «сыном». МЫ были бдительной наставницей, неусыпно контролирующей поведение своего «незрелого» партнера
МЫ стремились к лидерству в браке, и лидерству отнюдь не эмоциональному, столь естественному для женщины
МЫ были во что бы то ни стало главой семьи, брали на себя решение всех жизненных проблем семьи, воспитание детей и распоряжение их дальнейшей судьбой
НАШ Муж превращался по сути дела в старшего ребенка, не более, и только на людях МЫ демонстративно изображали свою якобы зависимость от него, даже «страх» перед ним, дома же он, как правило, был лишен права решающего голоса и играл второстепенную роль.
В семье НАШ властный морализм не знаел границ и удержу. Стремление назойливо назидать, учить, внушать, опекать, регламентировать проявлялось беспрерывно и напористо в отношении всех домочадцев, и в большом так же, как и в мелочах
В НАШЕМ отношении к детям было много казенщины и наставничества. МЫ придерживались нудного, скучного, казарменного воспитания. НАШИ дети были эмоционально обкрадены, лишены радости в общении с ней
Она обращались с ними не как мать, а как Родина-мать.
МЫ так неистово лепили из них будущих граждан, жестко пресекая всякие их поведенческие огрехи, так грузно навешивали на них «долги» и «обязанности» перед обществом, так упорно скручивали их «ответственностью» и тому подобными моральными добродетелями, что они уже в детстве пугались всего этого и на НАШУ гиперсоциальность отвечали своей, все более углубляющейся и укореняющейся в них антисоциальной позицией.
Очень рано они демонстрировали, если окончательно не были сломлены НАМИ, свое отвращение к тем моральным ценностям, которые МЫ пытались внедрить в их сознание
Материнский инстинкт был во многом у НАС подавлен сознательными установками
МЫ были лишены такта в общении с детьми, не чувствовали их возрастные особенности, не воспринимали их эмоционального и игривого настроя — прямолинейно и тупо вбивали в их головы прописные истины своего банального рассудка, кажущиеся НАМ чуть ли не откровениями божественного разума.
Эмоциональность детей, их шум и крики, их двигательная активность обескураживали НАС
МЫ не позволяли себе «распускаться» и удерживали себя в «дозволенных рамках», МЫ пытались объявить войну упрямству, своеволию, подвижности, а главное, эмоциональности и природному темпераменту ребенка
Воспитание детей для НАС было, прежде всего, неуклонным привитием им чувства дисциплины, порядка, самоконтроля, послушания
Мы путали воспитание и дрессуру
Наши дети очень рано оказывались под прессом НАШИХ давящих установок
МЫ не в силах были изменить своим принципам, МЫ упрямо и часто вопреки всему держались за свои моральные позиции, калеча, тем самым, судьбу ребенка, давая ему почувствовать его отверженность, формируя у него низкую самооценку и комплекс социальной неполноценности
НАШИ дети не должны были иметь никаких тайн, обязаны были неукоснительно принимать к выполнению все НАШИ распоряжения, быть дисциплинированными в своих занятиях и развлечениях и безусловно подотчетными НАМ в отношении своего времени, а также знать, с кем им можно общаться, а с кем нельзя
МЫ были «хозяином» в доме. Вся семья, включая мужа, были НАШИМИ детьми. МЫ были организатором домашних генеральных уборок, летних оздоровительных компаний, воскресных культпоходов и т. д., МЫ властно руководили хозяйством, пытаясь во что бы то ни стало приобщить детей к домоводству, знатоком которого себя полагали
В доме для нее главным были порядок и чистота. Шаблонная эстетика интерьера заменяла НАМ уют
МЫ втайне гордились тем, что у НАС нет свободного времени, что МЫ не можем предаться развлечениям, позволить себе беззаботность досуга
МЫ все время были «в работе», всегда «на посту», на который сами себя поставили и на котором жаждали быть образцом трудолюбия, ответственности, организованности и порядочности для окружающих
В социальном отношении МЫ хотели быть более мужественной, чем может быть мужчина, МЫ мечтали стать для него примером мужественности.
МЫ никогда не позволяли себе «распускаться» так, как это может позволить себе мужчина в минуты отдыха
Свой досуг МЫ проводили с непременной «пользой» для себя, с целью приобщить не столько себя, сколько своих детей или свое окружение к «культуре», хотя внутренне были очень далеки от этой самой культуры и совершенно не нуждались в ней
НАШЕ стремление быть наставницей, учителем жизни, проводником «положительных знаний» исходило из неиссякаемого тщеславного желания быть больше, чем МЫ есть
НАМ казалось, что культура работает на НАС, что чем более будет приобщен человек к культуре, тем более он будет благодарен НАМ за это приобщение, и только тогда по-настоящему оценит высоту ее нравственного облика
При этом настоящие деятели культуры представлялись НАМ социально опасными, глубоко аморальными и довольно зловредными существами
МЫ рано столкнулись с мужчинами, которых можно условно назвать «сверхчеловеками» в низком значении этого слова за их независимое пренебрежение общественной моралью при полном отсутствии совести, за их зоологический эгоизм, корыстное самоутверждение, стремление к захвату, азартность, склонность к риску, агрессивность, тягу к грубым чувственным удовольствиям, циничность, себялюбивое чванство
В общении и взаимодействии с такими мужчинами МЫ принимали решение для достижения своих замыслов стать сильнее сильного и потому пытались превзойти, пересилить, перещеголять свое сомнительное окружение, снять и опрокинуть его, заставить его служить себе, а для этого МЫ должны были быть склонной к авантюризму, расчетливой, бессердечной, жестокой, преступной, наконец
МЫ предпочитали мужской стиль одежды с элементами показной агрессивной экстравагантности и раздражающей мужчин неприступности
НАША манера поведения лишний раз подчеркивала НАШУ независимость, самостоятельность и нескрываемое честолюбие. МЫ скорее отталкивали, чем привлекали, хотя для мужского глаза представляли определенный соблазн
МЫ рассчитывали на свои сексуальные возможности в борьбе за место под солнцем
В НАС очень глубоко было травмировано женское начало, и потому МЫ не только тайно, но и явно ненавидели социум, желая раздавить и подчинить его себе. МЫ презирали это сборище пошлых конформистов и демонстративно противопоставляли себя и свой образ жизни рутинной моральной середине, ненавистной серой посредственности
МЫ хотели отбросить от себя не только заморализованную серость безликой массы, но и победить тот круг «сверхчеловеков», который способствовал НАШЕМУ душевному формированию, и потому в своем аморализме стремились превзойти и одолеть своих вольных и невольных «наставников», отомстить им и принизить их. Это бессознательное стремление быть больше и сильнее самых «крутых» мужчин всецело определяло НАШУ логику поведения
МЫ выстраивали свою «мужскую» деятельность по линии укрепления «порядочности», «законности», «моральной устойчивости», «нормальности» в тех социальных группах, в которых действовали и которые буквально насиловали своим моральным террором
МЫ мнили себя подлинным «учителем жизни»
На сверхморальную общественную позицию НАС подвигало прямолинейное стремление к власти
Меньше всего МЫ были способны на жертву, нравственное ядро НАШЕЙ души оставалось непроявленным, замурованным в НАС самих
МЫ жили поверхностной, надуманной, можно сказать, иллюзорной жизнью
Ханжество, лицемерие, тщеславие и фарисейство — вот во что МЫ перерождали мораль

НИЗ