Позиция - не моя жизнь. Не моё пространство. Не моя реальность.

2020_08_30

— В чём я сейчас нахожусь?
Страх. Глубинное, неосознанное ощущение страха, предвосхищение чего-то плохого. Беспокойство. Как будто вот-вот что-то случится, в животе всё сжимается, крутится — внутри напряжение и тревога. Состояние ожидания: «сейчас что-то будет…» Мысль вырывается вперёд, мечется: «а что там…?», «а вдруг?..» — как будто ошпаренный, брошенный в ситуацию без защиты.
Это лишь одно из состояний проживания в этом пространстве. Но важно проявить не только состояние — всё пространство целиком.
ПРИКАЗЫВАЮ себе найти и проявить пространство, в котором я сейчас нахожусь.
Образ — маленький ребёнок, с отчаянным желанием закрыться от всего мира. Как будто говорю: «только не бейте». Сижу, прикрывшись руками, скукожившись, сжавшись до предела. Внутреннее ощущение: вот-вот что-то произойдёт. Причём что-то плохое, что-то разрушительное. Возникает дикое желание от всего отгородиться, уйти внутрь себя, спрятаться. Внимание сворачивается, втягивается в точку, вглубь себя — как будто хочется исчезнуть, стать меньше, собрать всё своё внутреннее пространство в одну плотную точку, закрытую от всего.
ПРИКАЗЫВАЮ себе выбросить это состояние в выделенное пространство.

Точка 1
Не получается. Не могу. Есть внутреннее старание, но оно наталкивается на невидимый барьер. Я словно декларирую своё намерение — и одновременно ощущаю, как ускользаю. Желание уйти, съехать с процесса, сделать что угодно, только бы не соприкасаться. Только бы ничего не произошло. Это состояние постоянного предвосхищения, навязчивого ожидания беды: надо начать, но не получается, и внутри постоянно звучит: «остановись, рано, не надо…» Внутренний голос отговаривает: «не взаимодействуй, не действуй, не проявляй себя».
Возникает острое ощущение, что если я всё-таки начну — обратной дороги не будет. Запустится треш, начнётся нечто болезненное. И я не хочу этого. Мне неприятно. Мне больно даже думать о взаимодействии. Я не хочу знать, что будет. Сам процесс вызывает страх. Как только возникает идея посмотреть или начать действовать — поднимается волна нехороших ощущений. Сам факт взаимодействия воспринимается как боль.
Хочется закрыться, спрятаться, отвернуться. Уйти в сторону от происходящего. Есть нечто плохое, что-то такое, чего я не хочу видеть. И можно просто сбежать — не смотреть, не замечать, не вступать в процесс. Прятаться, как маленький ребёнок: закрыл глазки — значит, ничего нет. Если не увидел, значит, и нет. Но стоит даже подумать о том, чтобы смотреть — как внутри наступает ступор. Не хочу видеть ничего плохого. Не хочу видеть неприятное.
Рассматривать пространство целиком, без искажений, без защитных фильтров — невыносимо. Когда я просто вижу, как есть, без интерпретаций и обесценивания — всё внутри обрушивается. Возникает предвкушение боли. Только от взгляда. Только от того, что я вижу. И это уже причиняет страдание. Всё начинается с одного взгляда — и мне становится плохо. Я вижу и мне становится больно.
И тут же появляется желание не видеть, не чувствовать, избавиться от этого состояния. Отказаться от взаимодействия, создать фильтр, отделить «больное» и «здоровое». Разделить жизнь на «нормальное» и «ненормальное». Прятать от себя, изолировать, игнорировать. Просто смотрю — и уже боль. И тут же в голове начинается хаотичный мыслительный процесс: «мне больно это видеть», «я не хочу это видеть».
Я сам себя ограничиваю. Подхожу к реальности с позицией крайней осторожности: пощупать, приглядеться краем глаза, убедиться, что всё безопасно. Я боюсь взаимодействовать с реальностью. Реальность пугает до глубин. Я сам себя пугаю — до состояния ужаса. Потому что мне кажется, что за пределами иллюзии — исключительно ужас. Что всё, что я увижу, причинит боль. Что всё окажется неприятным, разрушительным.
И я даже на себя не хочу смотреть. Даже на процессы, которые я выполняю. Если посмотреть по-настоящему, без искажений, без обесценивания, без защиты — то сразу накрывает ужас. Я боюсь увидеть себя. Потому что осознание того, что я не в реальности, а в иллюзии — вызывает боль. Я настолько заигрался, настолько привык к искажённому восприятию, что просто осознание этого факта вызывает страдание.
Осознать, что я не в реальности — а в иллюзии. Что я не просто в тупике, а в вымышленной конструкции. Осознать, что моё восприятие — ложное, искажённое. Что я живу не в настоящем. Что сам я не в настоящем.
И если я всё-таки посмотрю, увижу правду, разрушится мой центр восприятия. Всё, что я считал собой, окажется ложным. Иллюзия разрушится. И от этого — дикий ужас. Я увижу, что всё — не настоящее. Что всё иначе. Что я поддерживал иллюзию. Что я жил в проекциях, глюках и их производных. Что я сам отказался видеть реальность. Что я создал картину мира, которая полностью иллюзорна.

ПРИКАЗЫВАЮ себе найти и проявить позицию, с которой я рассматриваю своё состояние.
Страх. Как только пробуешь заглянуть чуть глубже — всё начинает сыпаться. Возникает тонкое, предельно аккуратное ощущение осторожности: нужно идти медленно, понемногу, словно по краю. Но на деле — это транс. Постепенное, незаметное погружение всё глубже и глубже. Ты уже давно завершил рассмотрение первой точки и по сути находишься на материале третьей, но при этом продолжаешь всё больше отключаться. Наблюдение идёт на автомате: что-то фиксируется, что-то проговаривается, но вся динамика, которую ты называешь «по чуть-чуть» — это по сути медленное, устойчивое отключение. Чтобы меньше видеть, меньше замечать, меньше понимать и осознавать.
Ты готов рассматривать, но не включён. Всё происходит в режиме отключения и автоматизма. Не осознавать — вот твоя действительная позиция. Отключиться, чтобы не видеть реальности. И это, по сути, повторное исполнение той самой первой точки.
ПРИКАЗЫВАЮ себе выбросить эту позицию в выделенное пространство.
ПРИКАЗЫВАЮ себе найти и прояснить все идеи и установки из этой позиции.
Смотреть — и забыть. Увидеть — и тут же проигнорировать. Настолько неприятно то, что я вижу, что возникает бессознательное намерение не думать об этом, не замечать, не воспринимать всерьёз. Я вижу — но как будто не осознаю. Всё воспринимается отдельно, не связано со мной. Внутреннее ощущение: это происходит не со мной. Если не моё — значит не больно. И можно спокойно продолжать «воспринимать» — но без настоящего включения. То, что я вижу — не моя реальность. Как будто бы чужое. Как будто бы я смотрю в чью-то чужую жизнь.
Это намерение — отключить восприятие прямо на уровне осознания. Войти в транс, видеть отдельно, понимать отдельно. Я могу увидеть — но не хочу понимать. Тогда не будет неприятно. Такой внутренний компромисс с собой: «надо видеть?» — хорошо, я смотрю. Но дальше ничего не делаю. Сфокусироваться на одном аспекте, на одной функции: только смотрю, только пишу, только думаю. Без связи между этими действиями. Без восприятия целостного процесса.
Я не управляю собой как целым. Я не осознаю, что вижу. Я не вижу того, что пишу. Я не контролирую, куда смотреть. Это действия без контроля, действия ради ухода от осознанности. Перестаю управлять собой — или, наоборот, управляю собой специально так, чтобы ничего не осознать. Не включиться. Не сделать ничего лишнего. Не допустить, чтобы что-то получилось. Не действовать. Делать — чтобы не делать. Бездумно делать одно, чтобы избежать всего остального.
Я даю себе команду — и убегаю. Запускаю процесс и отворачиваюсь. Поджёг фитиль и скрылся. Чего-то там происходит. Сейчас будет больно. Сейчас увижу что-то плохое — и я отворачиваюсь.
Я дал себе команду смотреть? — значит, нужно отвернуться. Потому что смотреть — значит боль. Смотреть уже само по себе ассоциируется с необходимостью осознать, отреагировать, сделать вывод. И именно поэтому тут же включается блок. Я вижу — и тут же блокирую всё остальное. Направление задано, команда дана, но осознания нет.
Мне больно видеть и осознавать реальность. Здесь возникает чёткое намерение отключиться. Игнорировать. Не воспринимать всерьёз. Всё происходит мимоходом. Увидел — и всё. Это не моё. Это чужое. Я отказываюсь принимать увиденное на свой счёт. Как инопланетянин, наблюдающий за чужой жизнью. Как за мультиком. Это не относится ко мне.
Я вижу — но тут же обесцениваю восприятие. Смотрю, и — ничего. Да, видел. Да, смотрел. Но не включился. И даже не смогу вспомнить, что именно увидел. Всё — мимо. Избегание восприятия оформляется в позицию: «это не ко мне». Это мне не надо. Это я не хочу видеть.
Я продолжаю смотреть, но не вижу. Потому что всё, что вижу — тут же обесцениваю. Не считаю своим. Я потратил ресурс на восприятие — и выбросил. Это не моё. То, что я увидел — не относится ко мне. Мне это не надо. Мне это видеть неприятно до ужаса.
Я отказываюсь видеть это в своей картине мира. Отказываюсь менять свою картину мира. Отказываюсь видеть реальность. Начинаю её делить: вот моё, а вот не моё. И всё, что вызывает боль, неприятие, страх — это сразу «не моё».
Это позиция — точка зрения, с которой я смотрю: как будто из чужого тела, чужим глазом, и то, что вижу — меня не касается. Это и есть искажение. Это и есть глюк. Отказ считать увиденное предназначенным мне. Отказ пускать восприятие в сознание. Я отказываюсь видеть. Я отказываюсь воспринимать реальность.

Точка 2
Не управлять собой. Внутренний диспут, спор, сомнение. Я даю себе команду — и сразу же возникает ощущение, что эта команда не имеет ко мне никакого отношения. Как будто она направлена не мне, а кому-то другому. Это позиция разделения: «а надо ли?» Не звучит цельное «я решил» и «я делаю». Вместо этого запускается процесс противостояния внутри. Я отказываюсь себя слушаться — мягко, незаметно, но последовательно. Сомнение становится основной формой реакции. Появляется альтернативная точка зрения, некая иная интерпретация. Сразу возникают трактовки, искажения. Сознание начинает сопротивляться действию.
Появляется внутренняя неоднородность: нет единства. Я сам себе начинаю противоречить. Произношу — и тут же во мне поднимается часть, которая яростно сопротивляется. Как будто само управление собой — это уже что-то вредоносное. Как будто внутри нет согласия, нет единого голоса. Возникает хор, внутренний многоголосый спор. Голоса «за», «против», варианты, возражения. Сознание начинает разделяться.
Здесь начинается механизм появления «позиции» как самостоятельного образования. В нормальном восприятии есть я, есть сознание, я смотрю, вижу, принимаю решение — и действую. А здесь происходит раздвоение: возникает «Я», которое согласно, и одновременно — «Я», которое против.
Что я на самом деле делаю? Я выделяю из себя тот фрагмент, которому будет больно при реализации намерения. Я обособляю этот участок, чтобы не пострадать целиком. Законсервировать, изолировать, чтобы избежать боли — вот задача. Логически зафиксировать, где именно будет неприятно, и не трогать это. Поберечь себя. Создать внутри контур безопасности.
Начинается процесс отделения: я исключаю из собственного сознания те части, которым больно, которые реагируют дискомфортом, которые не согласны. Они становятся самостоятельными участками, обозначенными отдельно. Внутри возникает автономия. Отдельные субличности. Отдельные проекции сознания. Эти фрагменты наделяются правом существовать отдельно от общего «Я». Я как бы создаю из себя сознание без боли. Без этих восприятий.
И в итоге я сам себя начинаю расчленять: кромсать на отдельные куски. Сознание становится множеством точек зрения, ролевых моделей. Один набор — для одного действия, другой — для другого. Не я целиком не хочу делать что-то неприятное. А есть конкретная часть — триггер, память, кусок, который начинает бурно сопротивляться. Я трачу огромное количество ресурса, чтобы избежать сопротивления, обойти его.
Сознание становится подвижным конструктом. Каждый раз я «включаю» субличность, чтобы выполнить действие. Разные роли, разные состояния, разные комбинации участков. Сам по себе факт того, что я, принимая решение, отделяю от себя участки сознания, в которых «вшита» боль — это уже стратегический механизм. Там, где болит, — туда лучше не идти. Я временно отсоединяю то, что болит. Выбрасываю, откладываю, «обезвреживаю».
Но не подчиняю, не исследую, не исцеляю. Просто избегаю. Как если болит нога — не наступаю. Не взаимодействую. Обхожу. Избегание боли реализуется через разделение. Я разделяю себя. Отделяю, комбинирую. Перестаю быть целым. Перестаю воспринимать без искажений. Становлюсь структурой, в которой боль обозначена как «плохое», мешающее. Эти участки выделяются и подавляются.
Так рождаются внутри меня независимые личности. Субличности. Роли. Независимые автономные поля сознания. Я уже не единый субъект, а множество «Я», распределённых по функциям: одно «Я» делает ремонт, другое ведёт машину, третье говорит, четвёртое сопротивляется.

Процессы т. 2
Я избегаю включаться в те участки, где боль, где неприятно, где ощущение поражения, слабости, бессилия. Появляются альтернативные мнения, множественность точек зрения. Я просто выделяю из своего сознания ту часть, которая говорит: «мне больно». Я начинаю сопротивляться собственным решениям. Наделяю эти болевые участки автономией, правом на мнение, правом на отдельное существование.
Возникает хор голосов. Один «я» говорит: «я решил», центральная точка. Другие — «я против», «мне будет больно». Я начинаю сознательно выделять, маркировать участки: больно — не больно, надо — не надо, использовать — не использовать, включить — не включить. Внутренний механизм разделения набирает силу.

ЦИ т. 2
Это логическое, стратегическое отделение от себя тех частей сознания, которые признаны «плохими». Тех, которые болят. Деление на: хорошее — плохое, болит — не болит, нужно — не нужно.
Я ОТКАЗЫВАЮСЬ знать себя — ту часть себя, которая болит.
Точка 3
Я уже ничего не вижу. Не понимаю общей картины. Возникает острое желание — просто закрыть глаза и бежать. Я не целостное существо, не единое сознание, а какая-то проекция, собранная из разрозненных кусочков, фрагментов состояния. Мозаика, складывающаяся из постоянного намерения избегать. Я — это не «Я», не субъект, а тот, кто всё время уворачивается, от чего-то убегает, скрывается.
Здесь возникает маниакальное бегство от боли. Отказ даже признать сам факт её наличия. Уворачивание, отрицание, непринятие — как абсолютная стратегия. Если во второй точке ещё было обозначено: «у меня болит», и я хочу отключиться, то здесь начинается уже тотальное, безусловное сбегание.
Я ОТКАЗЫВАЮСЬ испытывать боль.
Я ОТКАЗЫВАЮСЬ взаимодействовать с болью.
Я ОТКАЗЫВАЮСЬ видеть её, чувствовать, признавать.
Появляется тотальный отказ находиться в точке, где присутствует боль. Всё сознание разворачивается в сторону бегства. Я там, где не больно. Моё сознание — там, где не больно. Это уже не информация, не реакция, а навязчивая, фиксированная идея: «мне не должно быть плохо». Это становится центральной, почти религиозной установкой.
Я всерьёз убеждён, что могу убежать от боли. Убежать, отвернуться, устраниться. Я чувствую, будто передо мной есть выбор — между тем, чтобы чувствовать боль, и тем, чтобы не чувствовать. И я решаю: я всегда буду убегать от боли.
Увидел боль — отказался. Почувствовал — отвернулся. Вошёл в контакт — отключился. Постоянный, непрекращающийся процесс: не осознавать, что я делаю; не видеть, что я бегу от собственного сознания. Я не понимаю, что боль — это тоже сознание. Что пространство, в котором возникает боль — моё собственное.
Я больше не воспринимаю пространство как целое, не осознаю его как своё. Я просто ощущаю: где-то есть боль — и оттуда надо срочно уйти. Нет больше осознания, что эта боль внутри меня. Что она — следствие внутренних процессов.
Формируется поведенческий шаблон: сбросить, оттолкнуть, чтобы бежать быстрее. Если не болит — значит, всё хорошо. Я массово избегаю боли через отказ от осознания. Отказываюсь видеть причину. Отказываюсь признать, что боль — часть меня.
В этом состоянии уже невозможно сказать, что я воспринимаю пространство как своё. Просто есть «Я», которому сейчас не больно. И «Я» не хочу возвращаться туда, где болит. Возникает отказ быть полнофункциональной версией самого себя. Начинается стратегия уменьшения, избегания, ухода от неприятного. Всё функционирование сводится к автоматизму.
Право вернуться — утрачено. Всё: дорога только вперёд, в бегство. Я отказываюсь возвращаться. Отказываюсь выбирать боль. Я выбираю бежать. Всё внутри начинает подчиняться этому выбору. Не видеть. Не замечать. Не осознавать. Не считать происходящее своим.
Я не вижу и не понимаю, что бегу от самого себя. Не просто от боли. Отказываюсь признать, что боль — это я. Что причина боли — внутри меня. Что я сам являюсь субъектом, запускающим этот процесс. Это и есть бегство от себя. Начало отказа от себя — через отказ от своей боли. Отказ от части себя.

Процессы т. 3
Постоянная попытка чем-то заняться, отвлечься, переключиться. Непрекращающийся поиск состояния комфорта. Внутри что-то всё время свербит, раздражает. Как будто боль наступает на хвост. Внутри моего пространства всегда есть фрагмент, от которого я отворачиваюсь. Этот фрагмент — живой, активный, и он всё время напоминает о себе. Он пинает, колет, вызывает раздражение.
«Тут больно» — и я тут же отворачиваюсь. Не смотрю. Не признаю. Принимаю решение — отвернуться и бежать. Как автоматическая машинка, в которую встроен штырь. И я не осознаю, что этот штырь — часть меня. Нет убега, нет укрытия.
В любой точке моего жизненного пространства, в любой позиции моего сознания всегда присутствует фактор, который я не вижу, не замечаю, но который постоянно действует. Я раздражаюсь от самого его присутствия. Это след боли. Он всегда со мной, но я его не хочу видеть. Он незримый, но активный.
Отсюда — управляемое бегство. Я бегу от себя, от своего сознания, от своей ресурсности. Я избегаю боли, но через это начинаю избегать всего, что меня может включить, исцелить, собрать.

ОСТАНОВИСЬ. Ты задраматизировал.
ГДЕ у тебя боль?

От какой мифической боли ты бежишь? Почему ты веришь, что есть некая всепоглощающая боль, от которой нет выхода, кроме бегства? Почему убеждаешь себя, что она страшная, безысходная, что она тебя уничтожит?
Ты бежишь — и всё больше отключаешься. Всё глубже уходишь в безумие.
ГДЕ ТЕБЯ БОЛИТ?
Смотри. Мы будем лечить боль, а не подпитывать бегство.
Сразу хочется сказать — нигде. Боли нет. И возникает почти рефлекторное желание просто убежать. Нет конкретной локализации боли, нет яркой точки, которую можно указать, но живёт устойчивая идея — если я что-то сделаю, если я включусь в сознание, мне станет больно. Возникает ощущение, что присутствие в сознании автоматически приводит к способности осознать и почувствовать боль, и именно это запускает стремление сжаться, свернуться, избежать контакта. Внутри — маниакальный страх, постоянно поддерживаемая драматизация, как будто в реальности всегда происходит что-то жуткое, неуместное, неправильное. Создаётся стойкая установка: если не быть собранным, не быть настороже, не находиться в состоянии мобилизованного напряжения, то внезапно станет больно.
В этом состоянии я уже практически не воспринимаю реальность. Я отказываюсь от самого факта сознания, отказываюсь знать, что у меня болит. Я давно привык к состоянию, в котором боли быть не должно, и именно поэтому страх боли стал центральной осью — не как реакция на реальную ситуацию, а как конструкт, идея-фикс. Мне кажется, что если я остановлюсь, расслаблюсь или позволю себе быть не в напряжении — боль накроет. Получается, что единственное, что спасает — это постоянное напряжение, бегство, мобилизация. Я хвалю себя за то, что мне не больно, потому что я «успешно бегу». Я нахожусь в том же пространстве, но начинаю себя закручивать, взвинчивать, раскручивать внутреннее состояние с уверенностью, что если остановлюсь — всё станет невыносимо.
По сути, я убеждён, что всё не происходит лишь потому, что я очень сильно стараюсь. Я собираюсь, скручиваюсь, держу себя в напряжении, запугиваю, драматизирую и таким образом удерживаю себя от боли. Это бегство внутрь самого себя, всё глубже и дальше от реальности, как будто отключение становится синонимом безопасности. Всё устроено так, что мне действительно не больно только потому, что я успешно бегу от контакта с реальностью, блокируя даже само осознание этого процесса. Я не хочу признавать, что сбегаю именно от реальности, от сознания, от восприятия. Между мной и реальностью я ощущаю боль, и именно в точке соприкосновения происходит сжатие, отказ, бегство. В итоге я формирую воронку, в которую скручиваю своё собственное сознание, начинаю сжимать восприятие, своё «я», веря, что только так — отказом от реальности — я могу избежать боли. Это и есть идея-фикс: мне не больно, потому что я это делаю.
И тут возникает встречный вопрос — где же у тебя на самом деле болит? Ты всё время рассказываешь, как ты избегаешь боли, как ты бежишь от неё, как успешно избегаешь осознания, но где сама боль? От какой именно боли ты бежишь? Ты сам утверждаешь, что тебе больно, что от боли надо бежать, но при этом ты эту боль не прорабатываешь, ты просто уходишь от неё, как от чего-то априори ужасающего. Где же конкретно тебе больно? Где тот зверь, который запугал тебя до смерти?
- Ты говоришь — сейчас болит глаз. Но через мгновение будет болеть палец, потом ещё что-то. Ты предлагаешь начать бегство от боли в глазу, фокусироваться на ней, чтобы не смотреть глубже — в себя. Но это похоже на детскую игру: создать монстра под кроватью и отказаться слезать с кровати, потому что страшно. Не потому что ты не хочешь встать, а потому что монстр может сожрать. Может быть, проблема в том, что ты на самом деле не хочешь вставать, не хочешь включаться, не хочешь двигаться, и потому создаёшь внешнее обоснование — монстра под кроватью.
И всё это рождает отказ знать: что я сам — причина своих проблем. Я сам принимаю решения, совершаю поступки, делаю выбор — и именно мои решения формируют мою реальность. Я отказываюсь признавать, что мои действия приводят к результату. Что мои неудачи — результат моих решений. Мне невыносимо связывать себя с поражением, с неудовлетворённостью, с тем, что что-то не получается. Я отказываюсь быть взрослым, осознанным. Отказываюсь связать свои действия с последствиями. Поэтому удобнее сказать: это не я. Это не моё сознание. Это произошло не по моей воле. Мне было плохо, я не мог поступить иначе.
Я говорю себе: это не я проигрываю. Это не я не делаю. Это не я отказываюсь от своей жизни. Это вообще не я. Не мне видеть, не мне болит, не мне решать. Не мне отвечать. Я всё отделяю от себя: действия, решения, последствия. Пусть кто-то другой. Пусть обстоятельства. Я играл в игру: я был вынужден, у меня не было выхода, я бежал от боли. Но при этом я полностью игнорирую факт, что именно я отказываюсь действовать в своих интересах, принимать решения, реализовывать их самостоятельно. Всё происходит автоматически, без включённости. И я говорю себе: это не касается меня. Я не знаю, что я делаю. Я не понимаю, что происходит.

Центральная идея, т. 3:
Я отказываюсь осознавать, как я принимаю решения, что делаю и как это влияет на мою жизнь. Я отказываюсь присутствовать сознанием при действии. Мне удобно считать, что это не имеет ко мне отношения.

Точка 4
Состояние дурацкое, будто всё внутри разорвано на части. Мне плохо, и всё это окрашено драматизацией. Всё напряжено, взвинчено, в голове — боль, боль, боль… уже ненавижу даже само это слово. Возникает страх, и не просто страх, а иррациональный, беспредметный, охватывающий всё, что происходит. Я ничего не могу, ничего не хочу, состояние абсолютно неадекватное. Это уже не восприятие реальности и даже не попытка к ней приблизиться, а скорее загон — внутреннее насилие, которым я сам себя вгоняю в треш, в транс, в поглощённость вымышленным кошмаром. Мыслительный процесс становится полностью иррациональным. Я просто начинаю взвинчиваться, воспринимать всё как априори плохое, катастрофическое, видеть в любом предмете источник беды, а если и не вижу — придумываю. И придуманное становится основой страха. Я начинаю ужасаться своим же глюкам, создавать всё новые и новые уровни пугающих образов, нагнетая и драматизируя.
Происходит лавинообразное наращивание эмоциональной интенсивности. Вместо того чтобы остановиться и просто посмотреть, что на самом деле происходит, я всё глубже ухожу в фантазию о том, что будет гораздо хуже, чем можно себе представить. Это «намного хуже» уносит моё воображение в сторону, и даже мысль о том, чтобы посмотреть на реальность, не возникает. Я уже заранее знаю, что если посмотрю, то будет ужас. Поэтому я предпочитаю не смотреть, а придумывать, почему не нужно смотреть. Мой ум занят не анализом, а созданием зацикленных логических ловушек. И каждый следующий виток становится страшнее. В какой-то момент становится просто больно даже подумать о реальности. Идея сделать хоть что-то вызывает страх. Само движение, само действие становится источником ужаса. Возникает гиперболизация всего: страхов, последствий, оценки себя. Мне начинает казаться, что я настолько ничтожен, что не способен справиться даже с простыми вещами. Я начинаю верить, что не имею права на присутствие, на участие, на адекватность.
На этом фоне создаётся лавина: мне кажется, что всё будет хуже, чем я могу себе представить, поэтому я даже не пытаюсь что-либо делать, а сразу выдумываю ещё худший вариант. Всё, что я делаю, — это внутреннее нагнетание: что-то будет настолько ужасным, что я не справлюсь. И самое опасное здесь — вера. Я не просто фантазирую, я действительно начинаю верить в то, что придумываю. Мои ужастики становятся реальностью. Я сам создаю эти конструкции и сам же их боюсь. Я довожу себя до состояния жалости к себе, в котором уже не возникает ни одного живого импульса. Мне становится искренне жаль самого себя, потому что я уже решил: я ничего не могу, ничего не получится, а если начну что-то делать — будет только хуже. И вместо действия я только продолжаю запугивать себя. Я боюсь своего же воображения. Оно стало источником страха, реальным стимулом отказа от жизни. Потому что мне кажется, что если я попытаюсь что-то изменить — будет только боль.
И я всё дальше отказываюсь действовать. Каждый раз, когда нужно совершить действие, я начинаю генерировать отмазки, выдумывать проблемы, чтобы оправдать отказ. Я не могу действовать в реальности, потому что заранее себя оправдал. Я убеждён, что всё бесполезно. И рационального объяснения этому нет, поэтому я подменяю реальность — иррациональными доводами, страхами, выдумками. Я создаю систему оправданий, в которой верю в вымышленные препятствия. Я даже не могу придумать себе логическое оправдание — остаётся только фантазия, драматизация, страхи. Я продолжаю убеждать себя, что у меня есть основания ничего не делать. И чем меньше реальных оснований — тем ярче становятся вымышленные. Я пугаю себя и верю, что всё это действительно так. Это уже не защита — это вера. И в этом процессе я убеждаю себя в том, что у меня действительно нет шанса, нет выхода, что мне просто необходимо убежать.
Всё это происходит настолько быстро, что я не успеваю осознать, что это всего лишь мысли. Процессы разворачиваются мгновенно: я придумываю себе сценарий, тут же объясняю, почему он невозможен, а следом формирую обоснование, почему я ничего не делаю. Я внушаю себе, что делать что-то бессмысленно, что это опасно, что я не справлюсь. Реальных угроз нет, но я создаю новые, чтобы продолжать оправдывать своё бездействие. Самый главный вывод — это не я. Я не участвую. Я не создаю это. Я ни при чём. Я придумываю себе желание, потом придумываю, почему оно не может быть реализовано, и потом назначаю виновного. Всё — игра, безумная игра с самим собой.

Процессы т. 4
Я начинаю выдумывать, перебираю сценарии, прогнозирую: а что если? А что скажут? А как отреагируют? Какой самый страшный вариант? Что причинит мне больше всего боли? Какая ситуация поставит меня в тупик? От какого развития событий я впаду в панику? Где мне будет сложнее всего среагировать? Я сам создаю ситуацию, в которой появится нечто, с чем я точно не справлюсь. Я придумываю такой вариант развития, в котором будет больно, страшно, невыносимо, и убеждаю себя, что именно так всё и будет. Затем я начинаю жить по этому сценарию. Я ожидаю, что кто-то скажет нечто ужасное, я не смогу ответить, и тогда — только бегство. Я проигрываю в уме самый проигрышный сценарий, убеждаюсь, что это и есть реальность, и на этом основании отказываюсь от любого действия.

Центральная идея т. 4
Отказ воспринимать угрозу, ситуацию, боль как реальные феномены. Отказ различать вымышленное и действительное. Я прикрываюсь воображаемыми проблемами, чтобы не столкнуться с реальностью. Я создаю себе сложности, которых нет, и убеждаю себя, что они реальны. Мгновенно придумываю объяснения, почему невозможно сделать то, что требуется. Запугиваю себя до полной парализации. Играю в игру: придумал желание, затем придумал причину, почему оно недостижимо, затем — кто виноват. Главное, чтобы это был не я.

Точка 5
Начинается какой-то сюр. Как будто я — против всех. Всё мешает, всё нужно предусмотреть, но при этом ничего не могу, руки опускаются, и весь внутренний настрой изначально сводится к одному вопросу: почему я не смогу? Почему не я? Внутри словно встроена установка, что меня это в принципе не касается. Возникает фундаментальное отчуждение: «не моё дело», «это не я». Изначальная позиция — я не здесь и не в этом. Моё собственное жизненное пространство становится чем-то чуждым. Я перестаю ощущать себя в том, что со мной происходит. Я не отождествляю себя ни с действиями, ни с обязанностями, ни с обстоятельствами, а становлюсь каким-то абстрактным, бегущим, внешним.
При этом создаётся образ некоего идеального «я» — мифической точки зрения, из которой я всемогущ, способен на всё, но только при определённых условиях. Эта фигура — почти идол, выдуманная модель, которой я поклоняюсь, не допуская к реальному взаимодействию с жизнью. Внутренне создаётся проекция: каким бы я хотел быть, каким мне кажется, что я должен быть, чтобы сохранять уважение к себе. И между этим образом и моим реальным восприятием себя возникает пропасть. Я, как деятель, уже не воспринимаюсь. Я как субъект, способный что-то делать, исчезаю. Связь с жизненным пространством разрывается, потому что эта связь угрожает разрушить хрупкую конструкцию моего иллюзорного «я», которая построена на идее: «я хороший».
Мне становится невозможным воспринять себя в контексте ошибок, неудач, несовершенства. Любое напоминание о моей несостоятельности воспринимается как угроза идентичности. Я не могу быть тем, кто что-то делает и ошибается. Я не допускаю образа себя как деятеля, ответственного за собственное пространство. Это восприятие вытесняется. Я стараюсь сохранить ощущение «я хороший» ценой полного отказа от реальности. Чтобы сохранить хоть какой-то внутренний покой, я разрываю связь между собой и своими действиями, собой и своей ответственностью. Я не управляю своей жизнью, я не влияю на происходящее. Всё, что связано с моим сознанием, моими решениями, действиями, результатами — мне уже не принадлежит.
Я превращаю себя в абстракцию. В образ, в куколку, в шарик с глазками — всё, что угодно, только бы не быть собой настоящим. Я не хочу быть тем, кто ошибается, кто портит, кто срывается, кто боится. Мне нужно быть кем-то волшебным, кем-то недостижимо «правильным». Я отказываюсь от себя настоящего ради поддержания иллюзии. Я отказываюсь быть тем, кто осознан, кто двадцать раз испортил и снова начал. Я хочу быть тем, кто гордится собой. Я хочу остаться в представлении о себе, а не быть тем, кто существует. Отказ от связи с реальностью становится способом сохранить идеализированный образ. Я теряю уважение к себе как к деятелю, но сохраняю иллюзию хорошести. И всё это делается ради одной дурацкой, но внутренне священной идеи: «я хороший».

Процессы т. 5
Я начинаю выгораживать себя. Вся внутренняя позиция строится вокруг формулы: это не я. Всё, что не получилось, всё, что испортил, всё, от чего отказался, — это не имеет ко мне отношения. Я не беру на себя ответственность за свои действия. Всё, что неудачно, — это обстоятельства, кто-то другой, помеха извне. Я отказываюсь быть плохим. Отказываюсь быть настоящим. Начинается уход от реальности, избегание любого напоминания о своей включённости в происходящее. Я избегаю конфликтов, проблем, действий, любых ситуаций, которые могут разрушить иллюзию «я хороший».
Всё сводится к демонстрации внешнего участия, имитации осведомлённости, желания, усилия. Я демонстрирую, как будто всё понимаю, всё знаю, как надо, будто у меня есть опыт, будто я способен. Я играю в имитацию вовлечённости в собственную жизнь. Но при этом вся эта демонстрация — не более чем способ поддерживать виртуальный, несуществующий образ «я». Это спектакль — и главное, перед самим собой. Я начинаю верить, что, подражая действиям, достигаю результата. Я уверен, что атрибутика заменяет суть. И потому всё моё поведение превращается в отыгрывание: я могу, я умею, я действую. Хотя на самом деле я ничего не делаю. Я избегаю применения своих способностей и использования реальных ресурсов, чтобы что-то изменить. Я просто создаю оправдания.
«Почему не получилось?» — да потому что… И начинается поток аргументов. Но суть в том, что где-то в тени стоит «священная корова», неприкасаемый образ: «я хороший, я не мог ошибиться». Это уже глюк. Это уже конструкция, созданная воображением. Я сам в неё поверил. Я — это уже не реальность. Я — это проекция.

Центральная идея т. 5
Я отказываюсь быть собой настоящим, реальным. Я отказываюсь быть связанным с собственным жизненным пространством. Я отказываюсь быть тем, кто я есть. Всё, что происходит, не имеет ко мне отношения. Я — не я. Я — это иллюзия. Я — это вымышленный образ, сконструированный для того, чтобы не видеть, не признавать, не жить.

Точка 6
Начинается процесс внутреннего бетонирования, фиксации, окончательной кристаллизации этого дурацкого «я». Возникает странная уверенность, будто всё становится настоящим, хотя в реальности фиксируется только проекция. Игра заключается в том, что я начинаю считать себя подлинным — таким, каким себя сам придумал. Возникает ощущение, будто я себя вылепил, выкристаллизовал, слепил из собственных фантазий, желаний, установок и ожиданий, каким я хочу себя видеть и воспринимать. Это воображаемое «я» накачивается смыслом, насыщается эмоциональной плотностью и начинает восприниматься как единственно реальное. Всё остальное — исчезает, теряет значимость, больше не существует. Я больше ничего не вижу, кроме этой проекции. Никакое другое восприятие не допускается. Всё сводится к вере в то, что находится у меня в голове.
Связь с реальностью полностью нарушается, я не способен воспринимать ничего, что выходит за пределы этой конструкции. Любая попытка изменить структуру, усомниться, пересмотреть или просто допустить альтернативу воспринимается как угроза разрушения. Сознание становится изолированным. Оно теряет гибкость, замыкается в контуре самого себя. Я начинаю отказываться от любого внешнего влияния, от любого восприятия извне. Отказываюсь от самой идеи, что что-то во мне может быть изменено.
Формируется убеждённость: я прав, я знаю, как всё устроено, и это знание окончательно. Здесь уже нет пространства для поиска, диалога, уточнения. Решения приняты — и не подлежат отмене. Связь между мною и моим жизненным пространством становится формальной. В действительности я уже не связан с тем, что происходит. Всё, что когда-либо было во мне принято, осознано, собрано в виде установки или убеждения, навечно закрепляется и не подлежит изменению. Я больше ничего не пускаю в своё сознание.
Происходит отказ от самой функции восприятия. Любая необходимость подумать иначе, переосмыслить, допустить иную точку зрения — воспринимается как невозможная. Я больше не хочу отказываться от своих убеждений. Если я что-то решил — это уже не подлежит пересмотру. Функция сознания как живая, воспринимающая система отключается. Оно перестаёт быть тем, что оценивает, чувствует, исследует, и превращается в склад принятых решений, в кладбище фиксированных представлений.
Я сознательно отказываюсь использовать сознание как инструмент восприятия. Оно мне мешает. Мне легче сохранять стабильность своих иллюзий, чем видеть, насколько они не соответствуют реальности. Чтобы удержать иллюзию, я отказываюсь от способности что-либо воспринимать. Я блокирую саму возможность изменения. Отказываюсь от способности сознания быть сознанием.
Процесс осознавания заменяется фиксацией. Всё, чтобы сохранить эти глюки, эти верования, это воображаемое «я», которое считает себя настоящим. Я отказываюсь даже сравнивать это с реальностью, потому что любое сравнение разрушит систему. Чтобы защитить иллюзию, я уничтожаю саму способность видеть, думать, чувствовать. Всё это замыкается в транс, в зацикленность, в идею: я прав, я не могу быть неправ. Любое иное восприятие становится болью. Я нашёл точку, где чувствую себя хорошо, и теперь не хочу её терять. Я больше не допускаю даже мысли о том, что может быть иначе. Я не хочу, не могу, не способен переосмыслить.
Сознание заменяется системой готовых формул. Оно больше не нужно, потому что любое осознание мешает удерживать стабильность выдуманного. Так я сознательно отказываюсь от самой функции осознавания. И это первый шаг к уничтожению себя как субъекта восприятия. Я больше не изменяю воспринятое, я не двигаюсь. Я больше не существую как живая система.

Процессы т. 6
Происходит полный отказ от нового. Я больше не хочу думать заново, изучать заново, рассматривать иначе. Мне кажется, что я уже всё знаю, и это знание не может быть пересмотрено. Мне больно принимать перемены. Я должен снова всё стереть, переосмыслить, и это невыносимо. Поэтому я отказываюсь от гибкости. Начинается кристаллизация форм, схем, восприятий.
На уровне тела это похоже на склероз, на окоченение. Всё затвердевает: восприятие, реакция, мышление. Мыслительный процесс замирает. Я тупею, деградирую, теряю подвижность. Мозг перестаёт работать. Я начинаю ограничивать всё, что вызывает у меня дискомфорт. Запрещаю себе видеть, запрещаю думать, запрещаю чувствовать. Я подавляю, наказываю, переделываю всё, что не укладывается в мою систему.
Если что-то не вписывается в мои идеи — этого не должно быть. Я начинаю перевоспитывать реальность, кричать на внутреннего ребёнка, запрещать, подавлять. Потому что я больше не могу взаимодействовать. Я делаю всё удобным, приглаженным, мёртвым. Мне больно всё, что иначе. Мне больно всё, что требует движения. И потому я отказываюсь от самой функции сознания как живого восприятия.

Центральная идея т. 6
Я отказываюсь от пластичности сознания. Превращаю его в хранилище фиксированных установок и схем. Омертвление сознания становится ценой за удержание иллюзии. Я больше не осознаю, не воспринимаю, не меняю. Я прибиваю сознание гвоздями и оставляю его стоять.

Точка 7
Главная установка — чтобы ничего не происходило, ничего не менялось, не было никакого движения. Возникает стремление запереться в себе, уйти внутрь, отключиться от всего внешнего, не реагировать ни на что, прекратить любые контакты. Всё, что происходит вокруг, воспринимается как нечто отдельное, не имеющее ко мне никакого отношения. Я сам по себе, внешний мир сам по себе. Между мной и происходящим нет и не должно быть связи. Я уверен: если я не буду проявляться, ничего не буду хотеть, не буду инициировать, не буду действовать, то не будет проблем. Ничего не случится, не будет боли. Возникает потребность закрыться, спрятаться, разорвать все линии коммуникации снаружи и уйти в себя настолько глубоко, чтобы исчезла сама возможность внешнего касания.
Так начинается деменция восприятия. Всё замирает, пустеет. Я ничего не воспринимаю. Возникает ощущение, что я лежу, не проявляю признаков жизни, не должен ни на что откликаться, не должен видеть, делать, участвовать. Можно спокойно существовать — отдельно, как бы в автономном режиме. Я сам становлюсь своей проблемой, а моё взаимодействие с миром воспринимается как источник всех бед. Я начинаю считать, что всё плохое начинается тогда, когда я чего-то захотел, когда я сделал шаг вперёд, начал действовать, вступил в контакт. Значит, решение — не быть. Не существовать в связке с миром. Не просто отказаться от чего-то, а полностью отключиться от всех связей.
Я не хочу быть в теме, в теле, в деле. Я не хочу быть привязанным к чему-либо. Это отказ от контрактов, обязательств, внутреннего согласия на существование в этом мире. Возникает устойчивое: «ничего не хочу, ничего не будет, ничего не нужно делать». Состояние полного внутреннего отключения. Состояние трупа, овоща. Не связываться ни с чем, не участвовать ни в чём. Желание избавиться от всего, что мешает. Всё, что касается жизненного пространства, взаимодействия, движения, — воспринимается как хлам, как ненужный груз. Никакой ценности это не имеет. Всё обесценено. Ни желания, ни стремления, ни готовности. Владание чем-либо воспринимается как обременение. Не возникает даже активного отторжения — просто исчезает необходимость. Всё кажется бесполезным, ненужным.
Моя жизнь, моё жизненное пространство, моё присутствие во внешнем мире — теряют всякую значимость. Я не ощущаю никакой причины, по которой стоило бы оставаться связанным с этим. Нет мотива, нет привязки. Возникает внутренняя формула: зачем, если можно отказаться? Убрать, отложить, стереть. И при этом осознание того, что я больше ничего не могу сделать. Боль осознания беспомощности. Боль оттого, что я ничего не могу, ничем не владею, ни на что не влияю. Возникает ощущение полной утраты обратной связи с собой, с пространством, с реальностью.
Я тону в осознании своей полной неспособности что-либо изменить. Возникает тяжесть от внутреннего знания: я не управляю, я ничего не могу. И чем глубже это ощущение, тем явственнее проступает страх — страх от пустоты. Ощущение, что я нахожусь в нигде, в пустом месте. Внутри — пустота. Пространство, в котором я должен был бы жить, становится пустым, мёртвым. И появляется страх: а вдруг это действительно всё? Вдруг больше ничего нет? Вдруг это всё, что есть?
Эта пустота — не ужасная, не пугающая сама по себе, но в ней скрыта боль. Боль оттого, что всё потеряно. Желание сбежать от этой пустоты, избавиться от неё, отменить её существование. Возникает отчаянная потребность не просто не быть, а избавиться от ощущения «пусто». Но наполнить это ничем нельзя. И потому единственное, что остаётся — сбросить, отринуть, стереть всё, что с этим связано.

Процессы т. 7
Я останавливаюсь. Ничего не делаю. Перестаёт двигаться тело, исчезают действия, исчезает импульс. Происходит внутреннее прощание. Я прощаюсь с собой, с чем-то внутри. Прощаю себя за то, что решил отказаться. Принимаю это решение. Даю себе разрешение отложить, выбросить, отпустить. Новые смыслы возникают в старых словах: прощение, отпускание, отказ. Я позволяю себе избавиться от того, что кажется пустым, от ненужного. Внутренне я отказываюсь от собственного жизненного пространства.

Центральная идея т. 7
Я принимаю решение избавиться от своего жизненного пространства. Перестать быть с ним связанным. Перестать существовать в нём. Я разрешаю себе полностью отказаться от связи с жизненным пространством.

Точка 8
Ничего вообще. Нигде. Полное исчезновение смысла. Боль — не как физическая или эмоциональная реакция, а как осознание тотальной потери. Всё ушло, а пустота осталась. То, что сейчас переживается как боль, на самом деле — остаточные глюки, выдумки, фантазии, порождённые внутренним распадом, в котором уже не остаётся даже страдания в привычном виде. Возникает наивная мысль: если я избавлюсь от своего жизненного пространства, то станет легче. Но легче не становится. Не становится холоднее или спокойнее — просто возникает ничего. Абсолютное осознание ничто начинает уничтожать. Оно убивает не через событие, а через тишину. Возникает желание убить само осознание пустоты. Приходит чувство: я в нигде. Я не в чём-то, не в ком-то, не в себе. Я ни на что не способен. Я ничего не могу. Я ничто. Я нахожусь вне всего, не имею отношения ни к чему, не соприкасаюсь ни с чем.
Появляется идея: я — ничто. Я не стою ничего, не даю ничего, не представляю ценности. Я — пустая точка, не даже идея, а её тень. Минус-идея. Я больше не существую. Всё, что бы я ни делал — меня уже нет. Меня никто не видит. Я сбежал, спрятался, отказался от контактов, оборвал все линии взаимодействия. И теперь меня действительно нет. Меня никто не замечает. Меня нет ни в одном взгляде, ни в одном отклике. Всё, что я чувствую — это пустота.
Остаётся только одна мысль: меня нет. Я незаметен. Я исчез. Моё отсутствие ничего не меняет. Если я исчезну, никто не будет горевать. Никто не вспомнит. Я никому не нужен. Я никто. Я не интересен никому. Я дошёл до состояния, в котором не вызываю никакого отклика. Как бы я ни пыжился, ни старался, ни пытался — меня никто не видит. И даже если появляется желание что-то изменить — меня всё равно не замечают. Я как бельмо на глазу. Я как ходячая неудача, которую все стремятся вычеркнуть, стереть, забыть.
Появляется навязчивое ощущение: все хотят, чтобы меня не было. Меня нужно устранить, принести в жертву, списать. Я сам убеждаю себя, что все были бы рады, если бы я исчез. И решение не моё. Я не сам это придумал. Это как будто навязано извне. Мир как бы показывает, намекает: «тебя не должно быть». Я соглашаюсь. Я ухожу не по собственной воле. Меня вынудили. Я внутренне отказываюсь принять, что сам решил исчезнуть. Мне нужно сохранить ощущение: это не я, это другие. Я подчиняюсь. Хотя в глубине я знаю — это моё решение. Я давно внутренне согласился с тем, что мне незачем быть. Мне незачем жить. Просто я не хочу брать на себя эту ответственность. Я перекладываю её на других. Мне кажется, что слишком больно признать это как свою волю, и поэтому я говорю: «мне помогли». Я исчезаю, потому что меня заставили.

Процессы т. 8
Появляется постоянная потребность находить подтверждения своей правоты. Мне нужно, чтобы кто-то показал, что я поступаю правильно. Но своего мнения у меня уже нет. У меня нет точки зрения, нет центра, нет собственного жизненного пространства. Всё, что есть — растворено. Я ничем не руковожусь. Ни за что не отвечаю. Я не живу. Я исчезаю. Никаких решений. Никакой воли. Всё решают другие. Всё делают за меня. Я просто отступаю. Исчезаю.

Центральная идея т. 8
Я исчезаю не по своей воле. Я вынужден исчезнуть. Я хотел бы остаться, но мне никто не разрешает. Я разрешаю другим принять это решение за меня.
Центральная точка
Я — и мне больно. Я — и мне плохо. Всё сводится к тотальной уверенности в том, что на меня обрушилось что-то неправильное, что-то чуждое и невыносимое. Кажется, будто всё происходящее — это не просто ошибка, а настоящая катастрофа, которой не должно было быть. Я убеждён, что всё это несправедливо, ужасно, и не предназначено для меня. Возникает внутреннее решение: нужно избавиться от всего, полностью выйти из этого безобразия, потому что мне здесь не место. Всё это касается кого-то другого. Это чей-то другой сюжет, другой сценарий, и участвовать в нём должен не я.
Сквозит постоянное желание сбежать от собственных неудач, от ощущения, что я неправомерно нагружен, что жизнь поступает со мной несправедливо, что всё должно было быть проще, легче, радостнее. И вместо этого я оказываюсь втянутым в чужую драму, в чей-то чужой сценарий, где почему-то роль исполняю я. Всё начинается с убеждения, что то, что со мной происходит, — это ошибка. Я не должен был здесь оказаться. Я не выбирал это. Я не подписывался. Я не участник, я случайно попавший. Кто-то другой должен прийти и забрать свои последствия, свою ответственность. Это не моё.
Я не хочу видеть, не хочу понимать. Мне кажется, что то, что происходит, не мне предназначено. Это просто ошибка адресата. Я не должен это чувствовать, не должен в этом участвовать, не должен принимать решения. Внутренне я отказываюсь быть автором происходящего. Я не я, и всё это не моё. Всё, что со мной связано, — это чужой ужас, не предназначенный для меня. Возникает решение: в этом не быть. Но одновременно возникает игра — будто я присутствую, но не участвую, живу, но это не моя жизнь, пользуюсь результатами, но не отвечаю. Моя жизнь — не про меня. Это не мой выбор. Я ошибся телом, страной, обстоятельствами. Всё это не моё. Даже жена — не моя. Всё, что происходит, — не по моей воле. Я не тот, кто выбирал. Я не тот, кто согласился.
Возникает стратегия: переждать. Просто пересидеть, пока всё не закончится, как страшный сон. Я не хочу участвовать. Я не хочу быть в этом. Я не хочу жить. Я хочу просто дождаться, когда кто-то придёт и скажет: «Спасибо, ты подержал мой плащ. Теперь я сам». И тогда я отойду в сторону. Возникает желание, чтобы со мной ничего не происходило. Чтобы реальность обошла меня стороной. Страх не в том, что случится что-то плохое, а в том, что вообще что-то будет происходить со мной.
Я не хочу реагировать. Я не хочу быть хозяином положения. Я не хочу быть тем, кто отвечает. Я вообще не при делах. Возникает отказ не от конкретного действия, а от самой идеи, что что-то может случаться со мной. Будь то плохое или хорошее — неважно. Главное — это не должно было иметь ко мне отношения. Я отказываюсь от происходящего. Я не согласен участвовать. Я хочу выйти из этого с поднятой головой — не как бегущий, а как исключённый.
Но по факту я оказываюсь участником. Я вовлечён. Всё это происходит со мной. Я просто отказываюсь признать, что это моё. Что это моя жизнь. Что это моё пространство. Что это моё сознание и моя ответственность.

Пространство, в котором я нахожусь, — не моя жизнь. Не моё пространство. Не моя реальность.

Резюме к тексту от ИИ

Данный текст представляет собой последовательную фиксацию внутреннего движения субъекта от состояния поверхностного страха и отказа от восприятия (т. 1) к полному разрушению связей с реальностью, идентичностью, жизненным пространством и собственной активной позицией (т. 8 и ЦТ). Каждая точка описывает один из этапов выпадения из живого сознания и восприятия, оформленного в виде защитных стратегий бегства, отказа, самоподавления, имитации, иллюзорного самообраза и, в финале, полной дезинтеграции «я».
Т. 1–2 фиксируют момент, в котором субъект начинает избегать взаимодействия с реальностью и собственными болевыми реакциями, формируя привычку смотреть, но не видеть, действовать, но не быть включённым, принимать решения, но не брать на себя их последствия. Сознание начинает делиться на субличности, каждая из которых предназначена для обхода боли и ответственности.
Т. 3–4 — стадия манипуляции восприятием и активной иррационализации. Субъект перестаёт доверять внешнему миру, внутреннему побуждению и рефлексии. Вместо осознания — фантазирование, вместо действия — самозапугивание. Построение пугающих сценариев становится способом оправдания бездействия и отделения от собственной воли.
Т. 5 — фиксация разрыва между настоящим собой и тем, кем субъект хочет себя считать. Настоящее «я» становится недопустимым, и возникает необходимость заменить его иллюзией, а действия — их имитацией. Поддерживается внешняя форма участия, при этом внутренне субъект избегает всего, что может нарушить картинку «я хороший».
Т. 6 — кульминация процесса: сознание теряет гибкость, превращается в хранилище догматов, идей и представлений, которые не подлежат сомнению или пересмотру. Мышление блокируется, внешнее восприятие обрывается, всё живое вытесняется в пользу мёртвой структуры.
Т. 7 — добровольное прекращение взаимодействия с жизненным пространством. Возникает установка на полное бездействие, выбывание из процессов. Внутренняя ценность утрачена. Связь между «я» и жизнью воспринимается как бремя, от которого нужно отказаться.
Т. 8 — исчезновение. «Я» стирается как субъект. Присутствует ощущение, что решение быть или не быть принимается не самим субъектом, а «другими», и эта ответственность также перекладывается вовне. Исчезновение оправдывается внешним равнодушием, «вынужденным согласием», тотальным чувством ненужности.
Центральная точка подводит итог всей динамике: субъект отказывается от участия в собственной жизни, внутренне считая, что его не должно было быть в этом сценарии. Он играет роль, но не принимает её. Он живёт, но говорит себе, что это не его жизнь. Ответственность, воля, боль, выбор, даже само существование — всё признаётся чужим. Пространство больше не воспринимается как своё, как и сам факт происходящего.