Бегство от реальности в шизотерику и бредовые верования. Прояснение позиций и состояний с коментариями

Резюме от ИИ

Весь текст представляет собой потоковое самонаблюдение и многослойное фиксирование состояний субъекта, последовательно раскрывающего механизмы ухода от объективной реальности. Центральной темой является бегство — от боли, от правды о себе, от недееспособности действовать в реальном пространстве. Субъект сталкивается с неприятием собственной жертвенности, тотальной фиксацией на ментальных играх и иллюзорных конструкциях, через которые блокирует любые реальные изменения, скрываясь за позициями правоты, страдальца, пророка или наблюдателя.
Внутренние процессы строятся на имитации работы и манипулятивном управлении вниманием. Человек осознаёт, что постоянно выполняет действия по отвлечению, по созданию ложных пространств, которые кажутся комфортными, но только уводят ещё дальше от живого присутствия. Отказ чувствовать, отказ смотреть, отказ от воли — становятся основой всей внутренней структуры, удерживающей существо в позиции отключённости и гипноза.
При этом начинается пробуждение — появляется способность отслеживать не только состояния, но и саму позицию, из которой они воспринимаются. Человек начинает видеть, как в каждой сессии он заранее занимает позицию проигравшего, заранее убеждает себя в невозможности изменений, а работу подменяет исполнением бессознательных ритуалов. Возникает движение в сторону признания: "Я сам создаю это", "Я отказываюсь участвовать", "Я удерживаю себя в ложных целях", "Я растрачиваю ресурсы на поддержание иллюзий". Через это — медленное, но реальное начало разворота к реальности.
Текст отражает переход от тотальной идентификации с ментальной игрой к частичному осознанию — пусть и через боль, стыд, протест, раздражение, — но уже с определённой готовностью признать: всё происходящее создаётся самим субъектом. Это становится отправной точкой к возможности остановить замкнутый круг и начать действительное движение  в сторону целостности, сознания, восприятия объективной реальности и живого восприятия.

++++++++++++++

2020_10_23

Получается, что воля — это не та воля, где ты себя насильно заставляешь что-то делать. Это не о том, смог — не смог, принудил — не принудил. Речь идёт о воле как о приглашении. О согласии. О решении, которое принимается сознательно и исполняется без страдания, без мучения. Просто потому, что ты действительно выбрал — и пошёл за этим.
Настоящее решение — это всегда своё. И в нём не возникает нужды в насилии над собой. Заставлять себя приходится тогда, когда человек отказывается от собственной воли и начинает жить по чужим решениям. И тогда всё ощущается как принуждение, как страдание, как необходимость «надо». Хотя формально он всё равно сам это выбрал — просто отказался от личной воли и согласился существовать в чужой системе координат.
Но это всё равно упрощённый образ. Хотя он ближе к сути. Здесь работает совсем другой механизм. Ты говоришь себе: «Я дал команду». Но почему ты вообще решил, что «что-то должно»? Кто сказал тебе, что ты должен?
Переучить себя на активную позицию — очень сложная и долгая работа. Всё, что называется шизотерикой, как правило, обучает обратному: что должно быть легко, мягко, без усилий. Помолился, попросил подсознание — и пусть оно само за тебя всё сделает. Там всё построено на одной и той же схеме: уничтожь волю, уничтожь субъектность, и заслужи благосклонность некоей внешней силы, которая сделает за тебя.

Мне это очень хорошо знакомо — изнутри этой «кухни». Потому и смеюсь. Всё это под разными названиями, с разными молитвами и ритуалами, строится вокруг одной идеи: отказ от личной воли в обмен на обслуживание программой или силой. И всё это медленно, но верно, уничтожает.
Перед сессией я пытался настроиться — удержаться в позиции сознания. Но сразу начал чувствовать, как внимание пытается уйти, расползтись, слиться с чем-то. Хочется исчезнуть. Сбежать из точки себя. Хотя в целом — настрой и готовность работать всё же есть.

Приказываю себе найти и проявить, в чём я сейчас нахожусь.

Идёт такой образ: как будто играешь с ребёнком — закрываешь лицо, потом открываешь. И я сейчас также смотрю на реальность: развожу руки, смотрю — и тут же закрываюсь, будто пугаюсь, отступаю. Это как детская игра, где перемешано всё — вдохновение, игра, испуг. Я качаюсь на шкале между возбуждением и страхом — что же будет, когда снова открою глаза? И так я сейчас воспринимаю происходящее.

Приказываю себе найти и проявить пространство, в котором я сейчас нахожусь.

Вокруг много идей, как будто собранных из всего моего жизненного и греческого опыта. Я смотрю на себя ими. Ощущается рассогласованность — внутренний разлад. Все эти позиции разные. Я застрял. Обездвижен. Будто фиксирован в пространстве. Мне нечем дышать.
Но я продолжаю усиливать этот процесс. Что в действии, что в бездействии — всё здесь работает против. Всё втягивает в болото фиксированности. Пространство, которое создаётся, — абсолютно вымышленное. Реальность — где-то сбоку, фоном, чуть слева, сзади. И всё, что я сейчас создаю — все эти образы, движения, слова — они проецируются через остаточное ощущение реальности, которое всё ещё где-то есть. Но это пока только ум.
Это попытка выстроить маленький мир, свою реальность.

Приказываю себе найти и проявить пространство, в котором я выполняю все эти процессы.

Я буквально выкидываю себя из себя. Наблюдаю, как программа играет сама в себя. Хотя это не игра. Это просто выполнение операций — манипуляций, команд. И всё, что называется решением, на самом деле — это тренировка способности принимать и выполнять. Без объяснений, без схем, без ментальных конструкций.
На уровне существа всё просто: я решил — я приказал себе проявить — я проявляю.

Приказываю себе найти и проявить, в чём я сейчас нахожусь.

Возникает ощущение тревоги, как будто всё моё присутствие сведено к одной точке в теле — я словно держусь за тело, как за последний ориентир. Но и это удерживание — снова программа. Всё тот же непрекращающийся процесс воссоздания, в котором я, по сути, не знаю, где нахожусь. Я просто фиксирую всё подряд, позволяя проявиться любой мысли, любой реакции: я не знаю, в чём я; не понимаю, что мне рассматривать, куда и как смотреть; не знаю, кто я и чем вообще воспринимаю; не понимаю, куда направлять внимание, на чём его зафиксировать, где себя собрать. Это незнание раздражает, доводит до внутреннего сжатия и глухого напряжения.
Мне невыносимо не знать, что делать и кто я в этот момент. Я продолжаю искать себя в ментальных конструкциях, в бегущих строках ума, зная при этом, что обманываю себя — но отказываюсь этот обман признать. Я знаю, что обманываю, и всё равно отказываюсь смотреть. Вместо этого я бессознательно выбираю играть в иллюзию, ждать, что кто-то другой посмотрит через меня, примет решение за меня, определит мою позицию. Я ухожу в позицию беспомощной жертвы — сравниваю себя с другими, анализирую в уме, запускаю внутренние процессы без всякого прояснения, автоматически, как запрограммированный механизм.
Меня парализует страх остаться без имитации деятельности, без внешнего признака движения, без привычного спектакля — «я думаю, осознаю, рассматриваю». Я выбираю блокировать собственное восприятие. И в этом выборе появляется злость, раздражение, внутреннее сопротивление: я не хочу смотреть, мне хочется спрашивать, просить, искать ответы снаружи. Возникает отчётливое ощущение себя как недееспособного существа, окончательно отказавшегося быть способным. Я скатываюсь в детскую позицию — капризную, истеричную: плач, топание, осуждение всего вокруг, желание закрыть глаза, уши, лицо руками, чтобы только не воспринимать реальность. Это больно. Возникает ком в горле, я сглатываю слёзы, волнуясь, нервничая, постепенно выпадая из состояния сознания и даже из самого образа сознания.
Я отказываюсь действовать. Я отказываюсь смотреть. Я отказываюсь понимать и осознавать, что я делаю. Всё происходящее — это полное несоответствие между ожиданиями и тем, что я вижу. Хотя, по сути, я даже не знаю, что такое реальность. Я снова убегаю в ум, пытаюсь выловить что-то там, снова и снова отказываюсь быть способным, потому что не знаю, куда смотреть, и, главное, как смотреть. Я словно забыл саму возможность воспринимать. Всё ходит по кругу: я вижу вопрос — и тут же отказываюсь на него смотреть. Прыгаю, мечусь, уверяю себя, что не надо смотреть — не на что. И тут же слышу внутренний голос: «скажи мне, куда смотреть — и я посмотрю». Но при этом понимаю: если скажут — станет только хуже, ещё душнее, потому что вся эта паника не про объект восприятия, а про сам акт.

Разницы между «смотреть в себя» и «смотреть из себя» почти нет — в любом случае, это взгляд. Важно другое — чем я собираюсь смотреть? Если восприятием, настоящим — то вопросов нет. Но если я лезу в ум, пытаюсь найти себя в ментальных построениях — это замкнёт меня. И я снова не осознаю своей позиции в реальности. Я не чувствую её, не вижу, не помню, что она вообще существует. Я отказался от неё полностью и забыл саму возможность её существования. И снова сижу и жду, что где-то, когда-то она сама проявится.
А пока запускаются старые процессы — выпиливание себя, расщепление, уход в образы, отлёт в программы, и главное — вынос себя куда-то «вне». Вне реальности. Вне себя.

Приказываю себе найти и проявить, в чём я сейчас нахожусь.

Возникает едва уловимый, почти неслышимый внутренний бунт — тонкий голос, который отказывается смотреть. Слова звучат приглушённо, как будто за всеми слоями ума: «Я не буду смотреть. Я отказываюсь смотреть». Этот отказ не яростный, не демонстративный — он почти неразличим, но именно поэтому — устойчивый. Я блокирую его всеми возможными способами, всеми ментальными процессами, лишь бы не столкнуться с правдой. Лишь бы не увидеть, в чём я на самом деле нахожусь.
Внутри дрожь. Страх — оказаться лицом к лицу с собой. Увидеть правду о себе. Настоящую. Не в концепциях и не в словах. Я сбегаю в позицию ребёнка, не потому, что хочу, чтобы кто-то посмотрел за меня — а потому, что тогда можно будет не смотреть вовсе. Тогда будет повод сказать: «Нет, мне это не нравится. Я не верю. Я другой». Позиция ребёнка становится способом остаться вне реальности, способом продолжать не воспринимать. С позиции беспомощности удобно отвергнуть всё: «Реальность недостойна. Я не такой». Здесь уже начинается внутренний уговор: «Всё хорошо. Всё нормально». Но это не работает. Аффирмации здесь бессильны.
Руки напряжены. Любое движение становится актом сопротивления. Я отказываюсь смотреть — и голос уже громче. Признать это страшно. Страшно увидеть, что я хожу по кругу. Изредка вываливаясь в центр себя, я снова и снова возвращаюсь к попытке объяснить происходящее. Я не проживаю состояние, а обрабатываю его в уме. Я не рассматриваю, а пытаюсь объяснить — с помощью знаний, которые сам же и нацепил на своё восприятие. Вместо того чтобы прояснить, я запускаю ментальную систему — объясняю состояние тем, что якобы уже знаю.
Проблема не в том, что я думаю — а в том, что я отказался смотреть в настоящую реальность, и теперь, в этой искусственной конструкции, я обитаю. Я создаю в уме альтернативную внешнюю реальность, чтобы не взаимодействовать с подлинной. Я живу в мире, который сам себе придумал, сам себе разрешил — и теперь пытаюсь в нём найти решение. Но это не решение, это следствие отказа. И попытка вернуться в реальность становится бессмысленной, пока не рассмотрен сам факт отказа.

Приказываю себе найти и проявить, в чём я сейчас нахожусь.

Я смотрю в никуда. Из ниоткуда. Просто уставился в какое-то внутреннее пространство. Внутри головы — пусто. И я жду, что что-то там само начнёт происходить. Не двигаюсь, не пытаюсь, а фоном запускаю какие-то механизмы, лишь бы почувствовать, будто бы что-то проясняется. Это — имитация реальности. Не сама реальность, а её фантом. Я сбегаю из позиции себя и начинаю искать себя. Хотя зачем искать? Я же уже есть. Я сижу. Я дышу. Я существую. Но нет — включается ожидание: что я найду ту самую позицию. Волшебную. Настоящую. Из которой будет не так страшно. Из которой мне понравится смотреть.
Но смотреть — я отказываюсь. Я не хочу смотреть из текущей позиции. Я хочу найти нечто другое, нейтральное, не такое, чтобы себя не видеть. Я жду, что реальность подменится чем-то более приятным, более удобным. Ощущаю, как погружаюсь в полную инертность. Эта позиция — максимально пассивна. Это не просто бездействие, это отказ от готовности действовать.

Понимаешь, в чём суть? Здесь не про активность внешнюю. Здесь — про внутреннюю включённость. Внутреннее состояние деятеля — это как двигатель: он может быть спокоен, но готов к включению в любой момент. И вот сейчас я не в этом состоянии. Я не в позиции деятеля. Я в позиции жертвы, которая передаёт свою волю внешним программам — и ждёт, что кто-то или что-то сделает за неё. Жду, что мне что-то принесут. Что явится результат. Что картинка сама проявится. Что кто-то другой что-то рассмотрит.

Но всё, что я делаю — я продолжаю действовать из той же самой позиции. Отказа смотреть. И я её облизываю. Подпитываю. Усиливаю. Я не смотрю, куда смотреть. Я не ищу, что там есть. Я даже не задаю себе вопрос зачем. Я просто подтверждаю процесс — не действия, а имитации.
И вот — я вижу: я выполняю процесс подтверждения своей несостоятельности. Процесс доказательства себе, что я не способен. Не способен смотреть. Не способен воспринимать. Даже в прояснении я сохраняю дистанцию — рассказываю о себе, как о третьем лице. В прошедшем времени. Как будто меня в этом не было. Как будто я — не здесь.

Я отказываюсь смотреть. Я делаю это.
Я не наблюдаю. Я не рассматриваю. И это не происходит само по себе. Это делаю именно я. Я сам. Не кто-то. Не некая сила или программа. В пространстве, кроме меня, никого нет. Даже программа — это я. Ничто не запускается без моего участия. Если я отказался смотреть, значит, я сам принял решение выполнять процессы, которые блокируют это усмотрение.
Я прямо сейчас сижу и выполняю их: не знаю, не вижу, не чувствую, не пускаю, ставлю экраны, отвожу внимание, глушу сигналы. Всё это — процессы, которые я реализую для того, чтобы исполнить решение не смотреть. И именно эти процессы мне нужно рассмотреть. Увидеть, как я их делаю. Не что-то «происходит», а я это делаю.
Когда я говорю: «я выполняю процесс непонимания» — это ложь. Нет такого процесса. Я выполняю процесс выключения. Я завожу транс. Я так формулирую мысли, чтобы ничего не прояснилось. Я запускаю процесс имитации прояснения, в то время как на самом деле всё направлено на то, чтобы ничего не увидеть.
Настоящее прояснение — это движение. Это живое действие. А я пытаюсь его подменить словами, схемами, объяснениями, формулами, чтобы остаться на прежнем уровне. Я не проясняю — я создаю процесс, в котором ничего не может быть увидено. Я выключаю себе мозг, чувства, эмоции. Я выключаю реакции. Я глушу всё, что может привести к контакту с реальностью.
И да, раздражение поднимается. Я раздражаюсь — на свою суетливость, на торопливость, на то, как внимание уходит. Я вижу, как пытаюсь всё запихнуть в одно длинное предложение, чтобы просто не смотреть. Это и есть суть: я выполняю процесс несмотрения. И при этом у меня — намерение. Всё, что я делаю, я делаю с намерением, и оно — не осознанное, но активное. А ты, кто сидит во мне, кто удерживает позицию наблюдения — ты вытаскиваешь меня. Ты не позволяешь мне окончательно провалиться.

Если тебе кажется, что у тебя возникают слова против меня — говори. Не бойся. Не фильтруй. Это всё тоже часть механизма. Твоя задача — увидеть, что ты делаешь на самом деле. И не думай, что можно остановить процесс одним решением: «всё, стоп». Так это не работает. Это не выключатель. Это расследование. Прояснение — это не вспышка, не озарение. Это процесс. Он не быстрый. Он зависит от того, насколько глубоко ты принял предыдущее решение — не смотреть.
Прояснение — это не то, что «пришло и открылось». Это не дар. Это не вспышка. Это — разборка собственных механизмов, шаг за шагом, слой за слоем. Это путь — сантиметр за сантиметром. Никаких вознесённых, никаких просветлённых никогда не было. Это всё сказки. Их придумали, чтобы было не так страшно входить в финальные стадии распада. Никакого просветления не существует. Никто и никогда не просветлялся.
Это бесконечный процесс деградации. Он идёт на всех уровнях. Просто есть те, кто умнее — не духовнее, не возвышеннее, а умнее. И они используют деградацию как ресурс, строят на этом свой бизнес: кто-то делает «конфеты», кто-то продаёт «молитвы». И вот от этих иллюзий нужно отказаться. Их нельзя использовать как основание для работы.
Всё это — ложь о спасении через страдание. Никакие бдения, практики, тишины, молитвы, изнуряющие очищения, ритуалы — не приведут к реальности. Всё это — отдаление от неё. Падать, падать, падать — и внезапно оказаться на вершине невозможно. Это невозможно по закону. Нельзя выдрессировать бессознательное к высшему сознанию. Нельзя дрессировать себя в воображении и «открыться». Это всё иллюзия. Глубокая. Витиеватая. Самоподдерживающаяся.
Сознание не приходит через ритуалы или размышления. Это труд. Не метафора. Не поза. Это реальный, тяжёлый труд. Он становится тяжёлым только потому, что ты уже сохранил решение не видеть. Чем крепче оно, тем труднее возвращаться. Чем больше ресурсов вложено в иллюзорный мир, в маску знания, тем сложнее будет выйти.
А ты действительно вложил многое. Все знания, все концепции, всё понимание — это ресурс, которым ты укрепил фальшивую реальность. И теперь её надо не просто распознать, а рассоздать. Не разрушить. Не отбросить. А разобрать до основания. Это не делается в моменте. Это не приходит через текст или сессию.
Если у тебя всё ещё есть ожидание, что работа приведёт к мгновенному прорыву, если ты надеешься, что напишешь несколько строк — и взорвётся нечто внутри, ты всё ещё в самообмане. То, что ты сейчас читаешь, — это не результат. Это — отчёт о том, что ты уже далеко ушёл от линии фронта. Ты давно не в контакте с реальностью. Ты ушёл. Ты выбрал путь. И теперь, чтобы вернуться, тебе не взлетать, а идти. Пешком. Обратно. Через всё, что ты построил, что усложнил, что навязал себе сам.
Это возвращение. Это узнавание. Но оно само по себе — бесполезно. Единственное, что остаётся — пройти этот путь обратно. Вернуться к себе, к сознанию. Никакого чуда не произойдёт. Никто не перенесёт тебя на своей спине. Никакими магическими методами ты не вернёшься. Этот путь можно пройти только самому, шаг за шагом, метр за метром. Никаких откатов, никакого отменённого решения.
Ты пытаешься достичь своих эзотерических целей, которых якобы отказался. Но продолжаешь идти к ним — просто через работу. И потому она не работает. Всё внутренне настроено на то, чтобы достичь того же результата, только обходным путём. Думаешь, я тебе в этом помогу? Нет. Я не для этого здесь. Я не для того, чтобы ты что-то «осознал».

Приказываю себе найти и проявить, в чём я сейчас нахожусь.

Отталкиваясь от настоящего, я блокирую процесс прояснения. Тщательно. Методично. Отключаю себя всеми доступными способами. Запускаю десятки процессов — лишь бы не чувствовать. Отказываюсь чувствовать. Драматизирую. Накручиваю состояние, будто совершается сакральный акт, будто сейчас произойдёт чудо, и всё внезапно изменится.
Но это ложь. И я знаю это. Лгу себе. Прямо. Осознанно. Я говорю красивые слова. Пытаюсь выглядеть лучше, чем есть. Удерживаю позицию некой «правоты». Я прав. Я прав. Я прав. Пусть убейте — но я останусь прав. Даже в смерти. Даже памятник поставьте: «Он был прав».
Я загнал себя в эту ментальную клетку, глушу сознание, глушу мысли, чувства, всё заталкиваю в объяснение. Играюсь словами, понятиями, духовными терминами. Всё, чтобы не чувствовать боль. Я боюсь, что она снова возникнет. Боюсь по-настоящему. Держусь изо всех сил. Отталкиваюсь от любой возможности посмотреть внутрь — потому что знаю: там она есть. Там, внутри, что-то зовёт. И чем ближе я к этому приближаюсь вниманием, тем сильнее оно отталкивает меня.
Я предпочитаю ничего не делать. Впадаю в жертвенное, бессильное состояние. Думаю: «Сколько бы я ни смотрел, всё равно всё только ухудшается. Значит, лучше подождать». И я жду. Жду. Ставлю всё на паузу. Ухожу в игры, в объяснения, в фантазии. Только бы не смотреть в глубину. Любая попытка заглянуть — тут же натыкается на блок. Блок. Блок. Блок. Всё глушится. Всё обезвреживается. И оправдывается: «Мне так лучше. Сейчас не больно. Сейчас безопасно».
Но страх никуда не уходит. Он усиливается. Поднимается в теле. Жёсткий, тупой, липкий. Хочется снова всё объяснить — тем, что слышал, читал, обсуждал. Всё, чтобы не видеть реальность. Я снова описываю происходящее словами, огибая суть. Отворачиваюсь от себя. Снова и снова. Ищу бессознательно тот самый процесс, который вдруг даст вспышку — и всё изменится.
Но ничего не меняется. Потому что я не работаю. Я не смотрю по-настоящему. Я спутываю мысли, запутываю ментальные конструкции. Я ухожу. Стыд поднимается. Ком в горле. Давление вокруг шеи. Чувство, что я — косячный. Что я хожу по кругу, снова и снова, без остановки. Полностью опустив голову, смиренно иду по замкнутой петле, ничего не анализируя, не размышляя, просто пассивно принимая, как будто это и есть путь.
Я перекладываю ответственность на время. Думаю: «Время вылечит. Время что-то исцелит. Время прояснит». Снова надеюсь, что всё само изменится. При этом блокирую любые негативные эмоции. Блокирую раздражение, злость, гнев. Всё — на корню, потому что это точки входа в реальность. А я их не хочу. Я отказываюсь от связи с реальностью. Я оправдываюсь, заискиваю, договариваюсь с собой: «Ну не сейчас. Потом. Ещё чуть-чуть».
И вот — потеря фокуса. Пока описываю, уже забываю, с чего начал. Что я делаю? Зачем? Каково моё намерение? Кто я? Я ощущаю пространство, которое во много раз больше меня. Я — ничтожная точка в нём. Я ничего не проясняю, я отделяю себя, смотрю на себя со стороны. Я не в процессе, я в позиции наблюдателя, который ничем не связан с тем, что видит.
Это даёт удобство — не чувствовать. Эта позиция жирная, липкая, зафиксированная. Я как будто нахожусь вне себя, слева, чуть перед телом. Наблюдаю из-под маски. Не воспринимаю глазами — программами. И на эти программы нанизываю всё: образы, иллюзии, идеалы, представления. Всё, чтобы не видеть.
Я заставляю себя идти. Заставляю смотреть. Пробиваюсь через собственные глаза, которые как будто покрыты пеленой. Закрыты чем-то. Вечным. Драматизирую. Придумываю историю: «Сейчас я найду Святой Грааль». Но воспринимаю всё фрагментарно. Кусками. Не вижу целого. Не улавливаю логики. Разум отключён. Функции анализа недоступны.
Я заблокировал реальную работу. Я всё ещё жду изменений — приятных, удобных, комфортных. Всё должно пройти через мои фильтры, через мои глюки. А к реальной работе я даже не подошёл. Я по-прежнему либо убегаю от боли, либо стремлюсь к удовольствию — и тем самым ещё изощрённее убегаю от боли.
Тело начинает тяжело нагружаться, появляется отчётливое желание отказаться от всего, что связано с этим состоянием — наваливается лень, разлитая беспомощность, внутреннее опустошение. Возникает ощущение жертвы: «ничего не могу, не сумею, всё мимо, всё не туда». Внутри — немая сцена: будто бы существует некая идеальная щель — узкая, точная, в которую, если войти, вдруг всё изменится, и потекут реки свободы, ясности, чистоты восприятия. И я сам начинаю создавать эту вымышленную щель, а потом сам же из себя же пытаюсь выточить ключ — нужную форму, нужный параметр, чтобы воткнуть его туда и наконец «подойти».
Но чем больше я стараюсь, тем сильнее сужается эта «щель», и тем больше приходится напрягаться, прикладывать усилия, создавать всё более совершенную, точную, искусственную версию себя — всё более узко адаптированную под фиктивное отверстие спасения. И это снова приводит к тому же самому кругу: усилие — бессилие — упрёк — бегство — усилие. Идея хотя бы просто поднять голову, чтобы посмотреть, что сейчас происходит, почему-то даже ни разу не возникала — будто сама возможность оглядеться отсутствует как класс. Я не делаю выбора. Я не выбираю чувствовать. Я просто повторяю себе: «не чувствовать, не чувствовать, не чувствовать». Цель — всё отключить.
Я полностью отказался от присутствия в теле, и само тело воспринимается как нечто чужое, непонятное, лишённое смысла. Я впираюсь вниманием в мёртвое, фиксированное пространство, в обрывки старых ментальных образов, в глюки, застывшие между слоями восприятия. Возникает глубокий страх, что своими действиями — которые кажутся «работой» — я только разрушаю себя, ещё больше углубляю собственную иллюзию и запечатываю искажение. Я выбираю не делать, чтобы гарантировать, что ничего не получится. Потому что если вдруг что-то действительно получится — тогда рухнет вся конструкция. Все символические «замки» и «ключики», которыми я оперирую внутри своего мирка, исчезнут, и тогда исчезну я.
Всё внутри держится на мёртвой хватке: я хочу быть правым, даже если это право ведёт в пустоту. Возникает фрагментация. Я не вижу целого. Вижу кусок — забываю другой. Видел часть — снова забыл. Процесс рассыпается. Я блокирую своё восприятие. И утверждаю, что я — не автор происходящего. Это не я его создал. «Это не моё. Это — коллективная карма, урок, небесное наказание, программа, но только не я». Я отказываюсь видеть в этом своё участие. Я будто бы даже не существую. Я отказываюсь быть рядом с этим. Отказываюсь иметь хоть какую-то связь с реальностью. Отказ. Отворот. Отрицание. Целая система отказов, структурированная в глубокий слой.
И как только я хоть немного ускоряюсь, как только приближаюсь хотя бы в ощущении к принятию реального решения, которое стоит за этим всем — мгновенно включается блок. Я останавливаю себя. «Всё и так хорошо, всё в порядке» — успокаиваю себя, усыпляю, затихаю. Я не слышу даже собственного голоса — я внушаю себе: «не смотри, не чувствуй, не думай». Это безмолвное внушение, глубокое, вязкое, как будто вводимое изнутри. Я рационализирую происходящее. Стремлюсь объяснить всё знакомыми терминами, ментальными измерениями, чтобы снова отказаться от авторства — от участия, от влияния, от реальности.
Я утверждаю, что объективная реальность мне никогда не была доступна, что всё всегда происходило именно таким образом. Как будто никогда и не существовало ничего, что могло бы хоть как-то вывести из этого круга. А внутри — только шум, который я сам же создаю. Бесконечные «танцы с бубнами», театральные движения, чтобы ничего не видеть. Я хочу выразить правду, но горло сжато. Я отказался говорить. Отказался выражать свою правду, свою боль, свою честность. Я пытаюсь говорить, но ни одно слово не приближается к истине. И за это я наказываю себя, ограничиваю, блокирую, подавляю.
И только сейчас я начинаю замечать: этот процесс создаётся с обеих сторон. Я создаю его и изнутри, и снаружи. Я усыпляю себя, чтобы не видеть внутренние противоречия, не соприкасаться с теми решениями, которые сам же и принял. И лучше не видеть. Лучше остаться в иллюзии. Лучше перевернуться во сне и не просыпаться. Я снова не знаю, где я, что я, что такое реальность. Смотрю на себя со стороны, сверху, не участвуя, имитируя чувства. Всё, что описываю, звучит как опыт, но внутри — пусто. Цепляюсь за поверхность. Осознаю из-за предела. Осознаю не собой.
Судорожно сглатываю. Мысленно прокручиваю объяснения. Снова запускается внутренний нарратив, который подменяет восприятие. Ум рисует схемы, взаимосвязи, якобы прояснения. Я тону в этом. И не только тону — не хочу выбираться. Любое действие, которое могло бы привести к выходу, тут же становится имитацией. Оно создаёт дополнительную волну, которая утяжеляет плотность этого замкнутого пространства. Боль в горле. Я отказываюсь чувствовать. Я отказываюсь смотреть. За меня говорит что-то другое. Программы. Они приходят, занимают место, начинают вещать.
Я отказываюсь от способности говорить. Отказываюсь озвучивать правду, своё восприятие, своё чувство. Я создаю структуру невозможности, в которой ничего не доступно. Ни действия, ни голос, ни осознание. Поэтому я выбираю: «пойду поем, пойду посплю, пойду отвлекусь». Я подожду. Пока что-то само проявится. Пока реальность «вдруг» наступит. Всё нацелено на то, чтобы выйти из себя, выйти из чувствования, покинуть тело, особенно — область живота.
Живот даёт тонкое неприятное ощущение, которое я даже не ощущаю напрямую — я подозреваю, что оно там есть, потому что когда-то я чувствовал его. Тогда, когда я выбирал быть жертвой этого пространства. Сейчас — только ускользающее, едва уловимое. И я не признаю его, не ощущаю. Не я это чувствую. Я бегаю вокруг ощущений, ищу себя в них, замуровываю себя в программах, жалею себя, создаю нарратив «как всё безнадёжно». В теле — боль. Особенно в руках очень много боли. И мне кажется, что руки не мои. Что я отдал себя, отдал контроль, отдал всё — программам, внешним силам, абстрактному чему-то.
Я не имею к этому отношения. Я не причастен. Я злюсь. Я раздражаюсь. Но не позволяю себе это проживать. Очень много внутренней, детской злости, обиды, тупого раздражения. Внутренний протест звучит как обвинение: «это ты, Виктор, заставляешь меня смотреть». Я шевелю внутри себя, создаю имитацию процесса, чтобы казалось, будто я что-то делаю. Мне нужна внешняя сила, чтобы встряхнула меня. Чтоб я хотя бы немного «пошевелился» — на минуту ожил, перевернулся, уловил мнимое изменение.
Но всё это — отказ от восприятия реальности. Потому что реальность — это боль и я отрезаю себя от этой боли, от злости, от раздражения. И в какой-то момент хочется сказать: «ничего из этого не принадлежит мне».

Пропадает голос, болит горло — будто всё, через что я мог бы выразиться, перекрывается. Страшно отпустить коммуникационные линии, на которых держатся все активные программы. Эти линии стали частью меня: три года назад произошла полная привязка, полное отождествление с ними, и теперь кажется, что всё, что идёт через меня, — это я сам, мой единственный голос. Горло перехватывает, першит, будто в нём скопилось всё это непроговоренное.
Я смотрю на эти «кольца» — на программы, которые выполняю, и, конечно же, утверждаю, что это не я их выполняю. Как только начинает «прогружать», возникает вопрос — кто прогружает? Не я? Но именно я возвращаю внимание в тело, в сознание, хотя и не понимаю, сознание ли это на самом деле. Всё запуталось в этих вихрях.

Приказываю себе найти и прояснить все установки и состояния, из которых я сейчас воспринимаю.

Я плыву. Всё внутри словно расплывается, я пьяный, расфокусированный, едва удерживаюсь в процессе. Пишу — и одновременно наблюдаю за тем, как описываю себя, и понимаю, что снова замираю. Я замолкаю, заглушаю выражение себя, умалчиваю правду, блокируя в себе накопившийся гнев. Я путаюсь в мыслях, теряюсь в словах, боюсь потерять суть, оторваться от самого главного, блуждаю вокруг мнимой «сути», в которой якобы соприкасаюсь с чем-то настоящим. Внутри мычу — образ утопленника, висельника, самоубийцы, болтающегося на дне. Всё заело, ничего не получается, и в этом состоянии я перестаю чувствовать даже стремление жить.
Я не осознаю чувств. Я двигаюсь против себя, в любую сторону, лишь бы не в себя. Всё, только бы не смотреть внутрь. Я протестую, топаю внутренней «ножкой», кричу, отвлекаю внимание, фокусируюсь на деталях, на мелочах. Срываюсь в жертвенную программу, падаю в ожидание, сливаю себя в ощущение сна и сонливости. Я глушу сигналы мозга, глушу сигналы тела, изматываю себя цепью бесконечных процессов — только бы обессилить себя настолько, чтобы не чувствовать вообще ничего, чтобы исчезнуть.
Я внушаю себе: «не смотри, не смотри, не смотри». Пишу вслепую, наугад, концентрируясь на том, что выписываю, как будто это не текст, а священный материал, от которого я одновременно и обособляюсь, и отказываюсь отпускать. Я сам — этот материал. Нет ничего, кроме него. Я наделяю его значением, ценностью, приписываю ему смысл, который, по сути, направлен на то, чтобы угодить некой внешней силе, которой якобы не являюсь. Силе, которая меня оценивает, наказывает, критикует. Я отдаю ей всю свою волю — программе, импланту, внушению.
Я теряюсь в мыслях, в их ворохе, и как только хотя бы немного возвращаюсь в себя — тут же отказываюсь рассматривать материал, отказываюсь осознавать связь с ним. Я в состоянии «тюленя»: вялого, тяжёлого, неподвижного, погружённого в ложь и глубокий самообман. И делаю снова кучу процессов, чтобы не допустить обнажения этого обмана. Я отделяю реальность от себя. Я — отдельно. Реальность — отдельно. Полностью себя вытесняю, пишу мимо, ничего не выходит, снова вздыхаю.
Я прикасаюсь к состоянию беспомощной жертвы, считываю с него какое-то знакомое напряжение и тут же ухожу — отказываюсь брать ответственность. Отказываюсь видеть и признавать свою причастность к этому состоянию. Состояние полного безволия, безвыборности, тотального проигрыша. Гнев поднимается на реальность, которая не соответствует моим ожиданиям, моим рамкам. Я плаваю в вязком киселе, без опоры, без воли.
И даже когда я снова концентрируюсь на выписывании материала, всё равно не рассматриваю состояния. Я блокирую выражение, запрещаю себе говорить, потому что это будет некрасиво, неправильно, бессвязно, неубедительно. Я оказываюсь в жёсткой позиции критика самому себе — всё время недоволен, всё мимо, всё не то. Я отказываюсь рассматривать этот цикл, просто плетусь по нему в безволии, в бессилии, в глухом бесчувствии. Я останавливаю мышление, блокирую восприятие, отключаю мозг, перевожу всё в автоматический режим.
Я ищу простых решений, лёгких выходов, лёгких путей. Отказываюсь прикладывать усилия, отказываюсь напрягаться, блокирую любое напряжение, даже потенциальное. Всё должно быть ясно, прозрачно, понятно, легко. Смотрю на себя глазами программ. Отказываюсь использовать восприятие, отказываюсь от храбрости идти вглубь. Отказываюсь от себя как инициатора, выбирая вместо этого глючить, шутить, высмеивать, сбегать, прятаться, держать «марку» и образ себя — красивого, правильного, выигрышного.
Я отказываюсь воспринимать всё целостно. Отказываюсь оставаться в сознании, отказываюсь быть в сознании. Работа должна быть не просто расслабленной — она должна быть идеальной, совершенной. А внутри поднимается сильное отвращение — к себе, к реальности, которую я даже не чувствую. В горле — ком, как будто он застрял там веками. И я снова глажу себя избирательным, выборочным взглядом, имитируя, что смотрю. Но всё это — только в уме.
Я отказываюсь брать ответственность за своё недовольство собой, за своё состояние, за неэффективную работу. Я полностью переключаюсь на автоматизм, перестаю чувствовать, тяжесть ложится на лицо, маска нейтральности, маска серьёзности. Всё фиксировано. Всё запечатано. И я будто стою перед дверью, которая ведёт к позиции восприятия объективной реальности — но так и не открываю её.
Я есть тот, кто воспринимает реальность, но снова убегаю. Снова перекладываю ответственность, снова выбираю исчезнуть.

Имитируя работу, я продолжаю бормотать внутреннее «бла-бла», осознавая, что всё происходящее — полная профанация. Отсутствует не только смысл, но и любая форма смыслового восприятия того, что я делаю. Я всматриваюсь в точку в уме, где-то глубоко в голове, и сознательно отказываюсь выйти из этого процесса, отказываюсь осознать себя вне него. Я — это одна, единственная, зафиксированная точка в голове, полностью обособленная от всего остального.
Я выполняю множество процессов по самообману, по скрытию, по усыплению — только бы не чувствовать недовольства собой, не попасть под критику, избежать наказания, избежать падения, избежать боли от разделения, от утраты воли, от дезориентации. Я отказываюсь воспринимать происходящее с деятельной позиции. Я не хочу признавать, что мои эзотерические конструкции — это нечто, созданное мной же, здесь и сейчас, и что я их реализую, воспроизвожу, поддерживаю, фиксируя себя в позиции комфорта и нейтральности — в пространстве между этим и тем, между двумя полюсами, на которые отказываюсь смотреть одновременно.
Я ставлю на себе крест. Отказываюсь идти в глубину, идти дальше, идти вглубь, принимать решения, двигаться. Наоборот — создаю себе фоном процессы, помехи, отвлечения внимания, ограничения. А затем принимаю позу героя, преодолевающего эти же барьеры, полностью забывая, зачем я вообще начал, теряя фокус, намерение, смысл, и продолжая играть в персонажа, проходящего уроки, квесты, этапы. Я отказываюсь выйти из этой позиции героя. Отказываюсь отпустить образы, внутренние игры, умственные конструкции, из которых и строю эту реальность.
Я пишу этот текст не для того, чтобы рассоздать, а чтобы просто немного поразмышлять, порефлексировать, пожертвовать вниманием, вздохнуть и пойти дальше. Возникает ощущение регрессии, и я говорю не от себя. Говорение заблокировано, я не озвучиваю себя, не выражаю. В теле — блок, зубы и челюсть сводит, всё идёт ходуном. Много злости, невыраженной агрессии, подавленного гнева. Я обесцениваю сам процесс, обесцениваю способ, обесцениваю себя.
Я отказываюсь уметь делать, уметь видеть, уметь воспринимать. Отказываюсь выйти из ума. Забиваю на всё, ленюсь, отключаюсь, вхожу в транс, перевожу внимание на процессы автоматического письма, лишь бы не осознавать, что я — пассивен, что я нахожусь в жирной, позитивной, ленивой заднице, в которой отказываюсь воспринимать свои действия последовательно, целостно, взаимосвязанно.
Я не хочу быть наедине с собой, со своими чувствами, со своими переживаниями, блоками, болью, гневом. Я отказываюсь всё это рассматривать. И как только появляется малейшая возможность — я сразу впадаю в ум, в спячку, в ступор, в отключку. Все нити, которые могли бы меня к чему-то привести — я блокирую, обрываю, замораживаю. Я остаюсь в своей вымышленной нирване, в тишине, в покое, и отказываюсь рассматривать саму эту тишину, отказываюсь её прояснять, осознавать её природу.
Любое приятное состояние, любая тень удовольствия, любое прикосновение к радости я отказываюсь проживать реально, отказываюсь осознавать. Вместо этого я глючу вокруг них, встраиваю их в воображение, транцуюсь под приятные гормональные выбросы. Я становлюсь наркоманом своего иллюзорного покоя. И снова — говорю не от себя, не из себя.
Я отказываюсь говорить из своего реального состояния. Я боюсь заплакать, боюсь проявить себя. Я боюсь слёз, боюсь открытости, боюсь эмоций. И даже когда мне хорошо — когда я чувствую комфорт, эйфорию, восторг, радость — я не хочу делать ничего, не хочу смотреть внутрь, не хочу шевелиться, потому что «всё и так в порядке». Я просто буду сидеть, буду выписывать текст на автомате, потому что всё должно быть без усилий.
Во мне много самобичевания, уколов в свою сторону, за то, что я делаю «не так», «неверно», «неправильно». Шея болит, сзади — зажим, ощущение скрюченности, подвешенности. Программы навешены, процессы — как гири, как цепи. Я отказываюсь от жизни, от участия в жизни, чтобы не чувствовать их веса, не ощущать дискомфорта, не проживать боль, не входить в соприкосновение с ограничениями. Я фиксирую себя в позиции жертвы своих состояний, своих реакций, и отказываюсь на них смотреть.
Я не хочу ничего проявлять, не хочу ничего прояснять. Всё заблокировано. Все связи с реальностью — перерублены. Я утверждаю, что «реальность прекрасна, блаженна, никакого негатива быть не должно» — и этим утверждением отказываюсь жить в реальной реальности. Я снова проясняю умом, снова описываю происходящее словами, и тут же возвращаюсь в вопросы: «А как надо? А могу ли я? А хочу ли я?»

Испытываю сильнейшее неприятие по отношению к себе. Как только я оказываюсь в позиции жертвы, автоматически встаю на роль агрессора — внутреннего тирана, который тут же набрасывается. И при этом я упорно отказываюсь рассматривать эту игру целиком, воспринимать её целостно как непрерывный процесс. Вместо этого — бегство в ум, в миллион параллельных процессов, в имитацию активности.
Я отказываюсь признавать себя и в роли тирана, и в роли жертвы. Я сижу, изображая участие, делаю вид, будто наблюдаю за собой, будто работаю, но на самом деле жду, когда закончится сессия. Фоном звучит внутреннее самоодобрение — хвалю себя, глажу по голове, подбадриваю. Я продолжаю воспринимать себя исключительно с позиции эзотерических игр, почти полностью отдавая себя в распоряжение их внушений, их кодов, их рамок. Я отказываюсь от воли, выбирая роль мученика, испытуемого, страдальца, который снова блуждает в своих глюках и полуснах.
Я не знаю, что значит воспринимать объективную реальность. В буквальном смысле — не знаю, что это. Всё восприятие — это тень, конструкция, отзеркаливание. Внутри — состояние раздробленности: как будто я подсветил себя с тысяч разных сторон, со всех углов, и теперь выгляжу как сыр с дырками. Ощущаю себя именно так — дырявым, просверленным, пробитым. В какие-то моменты мне удаётся на мгновение увидеть взаимосвязи между процессами, как запускаются одни через другие, как цепляются, пересекаются. Но затем — снова провал. Снова утрата целостности, снова смещение в расфокус. Вижу — и тут же теряю.

Приказываю себе найти и проявить позицию, с которой я рассматривал это состояние.

Это была позиция отца, Творца, Бога, Всевышнего — некой изначальной силы, которая якобы создаёт всё, но при этом не является мной. Всё остальное, всё, что происходит вокруг и внутри — я отношу к тому, что создано этой силой, но не ею самой. В этой позиции чувствуется сила, и я блокирую в ней любое ощущение своей слабости, ничтожности, незначительности.
Я вижу, что продолжаю играть в игру с самим собой. Постоянно. Безостановочно. Заигрываюсь. Я сам есть реальность — вот она, настоящая, объективная, одна. Но я же внутри этой одной реальности создаю виртуальные субреальности — играю в воображении, создаю образы, наделяю их ресурсом. Я трачу энергию, чтобы построить эти пространства, эти сны, эти «персонажи» внутри себя: я такой, я другой, я — проект, я — фигура, я — идея. Это попытка сымитировать «лучшую» реальность, которую я якобы могу себе позволить, если нарисую её достаточно чётко. Но она — не настоящая.
Это как построить дом в графическом редакторе и пытаться жить в нём. Да, можно сделать его красивым, можно анимировать хождение по комнатам, можно нарисовать себе виртуальную жену и ездить на виртуальной машине. Можно даже получить удовольствие от этого, увлечься. Но жить в этом — невозможно.
Я рисую реальность в уме, подменяя ею настоящую. А настоящая — это та, в которой есть другие люди, та, в которую они приходят, говорят, делают, дышат, реагируют. Это та реальность, в которой всё настоящее — и персонажи, и реакции, и даже конфликты. Я же пытаюсь доказать, что этот мир не достоин внимания, что он якобы недостаточно чист, недостаточно возвышен, что он «не такой». Но в этом и есть моя фундаментальная ошибка.
Теперь, возможно, с этим проявлением позиции, с этим процессом, который я хоть как-то начал вести, меняется и восприятие. Я слышу тебя уже по-другому. Я ощущаю, как изменяется точка, с которой я тебя слушаю. Раньше я был в полуподключке, просто кивал, соглашался, потому что где-то в глубине это перекликалось с моими эзотерическими фантазиями. Я смеялся, радовался, подпитывался. А сейчас — начинает работать критическое восприятие, и я уже не буквально проглатываю каждое слово. Я начинаю видеть.

Приказываю себе найти и проявить: в чём я сейчас нахожусь.

Я нахожусь в имитации объективной реальности. Здесь мне удобно, комфортно, приятно — и именно это уже сигнал. Возникает не просто ощущение, что «что-то не то», а более глубокий внутренний сбой: само возникновение вопроса «то или не то» уже указывает, что это не то. Объективная реальность не требует доказательств. В ней не может быть «множества вариантов», потому что она одна, но я продолжаю сидеть среди миллиона выдуманных пространств, созданных умом, и перебирать их, надеясь, что какая-то из них сработает.

Это уже третий уровень подмены: даже не выбор между смотреть и не смотреть, а между пересмотром подмены и игрой в выбор, внутри которой я и прячусь. Я создаю видимость работы, перебираю конструкции, подсовываю себе одну за другой, как будто ищу подходящий вариант, и жду, когда внутри меня произнесётся: «вот это — хорошо, это молодец». Но всё это — лишь подмена подмены. Вся суть работы — не улучшать придуманный мир, не подгонять его под желание, а возвращать себя в реальность, восстанавливать способность жить в ней, а не в своей вымышленной архитектуре.

Приказываю себе ещё раз найти и проявить, в чём я сейчас нахожусь.

Я воспринимаю объективную реальность из позиции отсутствия в ней. Меня в ней как бы нет. Я ощущаю, как внутренне срываюсь, как удерживаю себя от отвлечения миллиардами процессов. Слово, которое приходит — гипноз. Гипноз — как структура, которая заменяет мне действительное восприятие.
Есть очень слабая, почти тепловая, тончайшая нить восприятия настоящего. Она размыта, неясна, нестабильна, и потому пугает. Ум, в отличие от неё, даёт ясные очертания, границы, правила. В объективной реальности страшно находиться — она как будто течёт сквозь меня, обнажая до самой сути. Здесь невозможно спрятаться, невозможно увильнуть, невозможно собрать себя в привычный образ. Возникает импульс уйти в ментальное, сбежать. Я не знаю, что мне делать здесь, в этой реальности. Это неосознанное незнание уводит меня в привычное — в конструкции, где я сам всё придумал, задал правила, прописал роли.
Вижу, как снова запускается механизм ухода: я говорю себе, что в объективной реальности мне непонятно, страшно, неуютно — и разворачиваюсь обратно. Иду снова в ум, чтобы придумать ещё одну «реальность», ещё один мирок, в котором всё вроде бы под контролем. И это бегство никогда не останавливается. Оно не менее энергозатратно, чем сама жизнь.

Оно требует ресурсов, и в отличие от работы в реальности — не даёт никакой обратной связи. Просто ещё один побег. И когда ресурсы заканчиваются, возникает ещё большее желание убежать, ещё дальше, ещё глубже — пока не сбежишь окончательно. А за этим естественно приходит пустота, обнуление, истощение.

Приказываю себе найти и прояснить позицию, которую я сейчас занимаю.

Я обнаруживаю образ — вымышленный персонаж, «ангелочек», ребёнок, о котором заботятся, к которому всё приходит само. Он просто сидит и сияет, якобы наполняя всё собой. Этот образ — желание, позитивный миф, в который я хочу сбежать. Я признаю: да, это не реальность. Это просто желаемое состояние, красивый образ. И понимаю, что воспринимаю его с позиции внутренней черной дыры — сначала она ощущается как одна чёрная точка, но при приближении — это целая структура, с разветвлениями, с венами, с корнями.
Моя реальная позиция — позиция беспомощности, но даже это не жертва в привычном смысле. Это что-то более плотное, жёсткое, зафиксированное, парализующее. Это обездвиженность, которая так глубоко укоренена, что жить в ней невозможно. Я не могу ни быть, ни дышать, ни двигаться. Проявив это, я начинаю видеть: как только даётся команда «найти позицию», внимание автоматически сбегает в противоположную, в ту, в которую хочется сбежать.
То есть сначала я ухожу в противоположное от реального, в мечту, в ангельскую картинку. А затем — в противоположное противоположному, в некий режим активности, в спешку, в хаос, в псевдодействие. В результате и реальность блокируется, и образ растворяется, и происходит двойной отрыв от себя.

Приказываю себе найти и проявить позицию, которую я занимаю.

Я понимаю, что позиция, из которой я смотрю на происходящее, — явно вне меня. Я снова начинаю её рисовать, выносить внимание за пределы себя, создавая проекцию, а не обнаруживая себя. И это происходит мгновенно: как только я отдаю команду на прояснение, я тут же формирую внешнюю, якобы наблюдающую позицию, — и начинаю с ней отождествляться. Но если смотреть честно, позиция, которую я создаю «снаружи», на самом деле внутри меня, я остаюсь здесь, никуда не уходя. Я продолжаю функционировать в теле, но в голове запускается фантазия о том, что я вышел за пределы себя, что наблюдаю со стороны. Эта иллюзия — просто бренд, этикетка, которую я себе навешиваю, чтобы не видеть самого себя.
И если быть предельно точным, то я ощущаю, что нахожусь в точке бесконечного расщепления — не в фиксированной позиции, а в процессе дробления. Не в точке, а в движении. Это не просто распад, это воронка бесконечного саморасщепления, в которой внимание, сознание, энергия, воля — всё расходится. И я ощущаю: да, это не позиция, это динамический процесс отказа от себя, отказа от фиксации, от центра, от точки устойчивости.

Приказываю себе найти и прояснить все идеи и установки из этого пространства.

И снова я попадаю в ментальную ловушку — в псевдоэкстаз, в иллюзию бытия неким Богом, глазом, буквой, символом, Оком Творца. Начинается воодушевление, лёгкость, телесный подъём, и сразу же я теряю ориентацию: вместо рассмотрения я проваливаюсь в наглюченную структуру, в псевдодуховный восторг. Я начинаю балдеть, растворяясь в придуманных образах, вдохновлённых мифологемах, и вместо прояснения удовлетворяю своё желание быть особенным. И всё это сопровождается ощущением: ну да, я же чувствую... я переживаю... — но откуда эти чувства? Я не проясняю, я имитирую.
Я сижу в пассивной позиции наблюдателя, переживателя, созерцателя чего-то великого и божественного. Но вместо реального контакта с собой я погружаюсь в вымышленный образ себя — в тонко нарисованную проекцию, в которой всё хорошо, приятно, возвышенно. Я балдею, и именно это — главный процесс. Вместо того чтобы смотреть, я греюсь внутри своей собственной проекции. И когда начинаю испытывать раздражение, досаду, разочарование от того, что снова не получилось, что я «почти дожил», «почти понял» — это значит, что я вновь пытаюсь допрыгнуть до своей выдуманной цели. Играю в допрыгивание до себя, в преодоление, в достижение, но ничего не достигаю, потому что вся эта игра — пустая схема, в которой я проигрываю всегда.

Это — позиция вечного проигравшего, застрявшего в бесконечном цикле: вроде бы я проясняю, но на самом деле пытаюсь победить в собственной игре, созданной умом. Это не настоящая игра, не жизнь, не конфликт с реальностью. Это внутренний театр, где я и автор, и исполнитель, и зритель, и критик — и всё это не имеет выхода наружу. Это не даёт результата, кроме истощения. Это как пытаться выиграть бой, который происходит внутри одного организма, где все стороны — ты. Победа и поражение там — равно уничтожающие.

То, что я вижу за всем этим, — это бегство от собственной боли. Я играю во всё это лишь потому, что не могу вынести боль своей полной недееспособности в объективной реальности. Хотя я очень смутно это осознаю, но кажется, что всё вокруг так или иначе крутится именно вокруг этого. И вот сейчас, проговаривая это, я словно начинаю понемногу прояснять — как будто бы возвращаюсь в тело, будто бы что-то начинает проясняться, но очень неуверенно. Я не позволяю себе признать, что продолжаю всё это делать, но вижу: да, я продолжаю играть в эту игру, и всё, чего мне сейчас действительно хочется, — это где-то остановиться, чтобы найти границу, конец этой бесконечной конструкции, в которой по-прежнему присутствует проекция некоего «выигрыша».

ПРИКАЗываю себе найти и проявить, в чём я сейчас нахожусь.

Я нахожусь в отказе от участия — от участия в сессии, в нашем взаимодействии, в самом пространстве этой работы. Этот отказ возник ещё с самого начала: я сознательно не включился и продолжаю удерживать позицию «мне не нужно», «я собой доволен», «у меня всё в порядке». Я бегу от боли. И парадоксально — мне больно от самого факта этого бегства. Я хочу спастись от боли через работу по Теос, но по факту лишь наглючиваю и имитирую процессы, создавая видимость работы над собой, лишь бы не встречаться с тем, от чего всё это и началось.
Я отвлекаю внимание, переношу его в искусственно созданные пространства, симулирующие присутствие, и таким образом продолжаю отказываться участвовать — как в сессии, так и в себе самом, в теле, в сознании, в реальности. Всё, что я делаю, — это обман. Я обманываю себя, я пытаюсь обмануть Виктора, убеждая его (а заодно и себя), что я будто бы включён, будто бы что-то рассматриваю. Но в реальности я продолжаю бегство. Я захожу в сессию в состоянии отключённого сознания, используя вымышленные образы. Я отказываюсь предоставить себе сознание для настоящей работы и прояснения, потому что это может разоблачить мою ложь, внутренние искажения и вызвать ту самую боль, от которой я бегу, блокируя чувства и полностью отказываясь от способности чувствовать.
Я не хочу покидать свои вымышленные миры. Я не хочу отпускать позицию правоты и праведности. Я держусь за неё, стою на ней, как вкопанный. Все мои состояния я продолжаю рассматривать через призму ума, обманывая себя, веря в свою же ложь, внушая эту ложь и Виктору. Я отказываюсь отпускать скрытую ценность своих тайных устремлений и намерений, которые направлены лишь на то, чтобы «выиграть» в этих ментальных играх. Я отказываюсь выходить за их пределы, осознавать и рассматривать те проекции, которые сам же и накладываю на происходящее.
Я отказываюсь меняться. Я блокирую восприятие любых изменений, если они происходят вне рамок моих ментальных конструкций. Я удерживаю позицию «выигрывающего» — того, кто якобы всё контролирует в своём внутреннем игровом пространстве. Я отказываюсь слышать Виктора и взаимодействовать с ним в объективной реальности, предпочитая оставаться в изолированной системе собственного восприятия, изолированной от всего настоящего.
Я бегу от реальности из страха узнать правду о себе. Я отказываюсь её осознавать. Я отказываюсь рассматривать и прояснять происходящее. Я убегаю из всех опытов, которые могут привести к осознанию моей неправоты, неопытности, неумения. Я погружаю себя в транс, внушая, что со мной всё в порядке. Я трачу ресурсы на создание и поддержание процессов избегания — как от самой работы, так и от сессии и реальности. Все процессы, которые я выполняю, являются их имитацией. Я отказываюсь менять позицию, в которой нахожусь во всех этих проработках. Я не хочу её проявлять, прояснять, рассматривать. Я лишь избегаю любых реальных изменений в своей реальности, избегаю их осознания и восприятия.
Я отказываюсь обменять свой вымышленный, фантазийный мир на объективную реальность. Я отказываюсь восстанавливать собственное видение и восприятие. Вместо этого я продолжаю выполнять скрытые цели и намерения тех программ, которые я сам же заблокировал, чтобы не осознавать их. Я выполняю их автоматически — даже здесь, в сессии. Я витаю в вымышленных облаках, пребываю в абсолютной отключке, не ощущая связи с реальностью, не обладая сознанием — я глухо сплю.
Я отказываюсь различать вымышленные идеи и верования от объективной реальности. Я отказываюсь видеть и осознавать собственный самообман. Уже заранее, с самого начала сессии, я занимаю позицию пассивного ожидания: я просто жду, когда она закончится, чтобы потом вернуться в свою виртуальность, в свой гипноз. Я снимаю с себя всякую ответственность за работу и перекладываю её на Теос, на Виктора, на высшие силы — на кого угодно, кроме себя. Я отказываюсь использовать интеллект в процессе. Я блокирую его, отключаю любой критический анализ поступающей информации.
Я удерживаю фиксированные позиции отказа от участия в реальности и полностью закрываюсь от их сознательного рассмотрения, видения и осознания. Я заранее принимаю позицию невозможности — невозможности выиграть, невозможности проработать свои состояния. Я принимаю позицию того, кто не умеет, не может, не обладает навыками, опытом, ресурсами. Я отказываюсь от самой способности активно изменять свои состояния, от способности воздействовать на них и что-либо реально прорабатывать.

ПРИКАЗываю себе найти и проявить, в чём я сейчас нахожусь.

Я отказываюсь отличать и распознавать собственный бред и вымысел от объективной реальности, занимая позицию мнимой серьёзности, жёсткости, категоричности и фиксированности. Я отказываюсь использовать интеллект и разум как инструмент для понимания реального состояния, в котором я сейчас нахожусь, и вместо этого направляю их на оправдание своих вымышленных конструкций — на поддержание домыслов, размышлений, додумываний и внутренней спекуляции.
Я отказываюсь воспринимать и осознавать более высокие уровни собственного существа, с которых на самом деле и выполняю процессы — те самые процессы, которыми я подменяю своё реальное участие в жизни, в действии, в присутствии. Эти процессы становятся формой замещения — механизмом ухода, механизмом избегания и отрицания, превращающим саму жизнь в набор имитаций.
Сейчас что-то начинает смещаться. Есть ощущение, что, возможно, я подбираюсь чуть ближе к реальной работе, по крайней мере — как мне кажется. Хоть немного, но двигаюсь. Не так, чтобы сразу — «глаза открылись, я уже всё понял, просветлён и вознесён» — нет. Это совсем не про просветление, не про мешочек с волшебством. Вся эта жизнь, особенно её последние уровни, — это не что-то возвышенное и подготовленное, а чаще всего просто сказки. Сказки, которые я, как и многие, придумал себе, чтобы не было так страшно — не просто умирать физически, но исчезать как существо, как сознание, как воспринимающее присутствие.
Чтобы избежать осознания, что за пределом — ничто, я создаю сказочные конструкции: там, мол, что-то есть, какой-то «смысл», какой-то «путь», какие-то «уроки». Правила, как «правильно умирать» и как «правильно вознестись», чтобы хоть в какую-то сторону успеть проскользнуть — как будто бы всё ещё есть возможность прорваться в свой придуманный рай. Хотя именно из него я и бегу. И возможно, чем дольше я убегаю, тем сложнее будет вернуться обратно в реальность. Тем более усиливается боль от самого себя — от столкновения с этим возвратом.

Сейчас у меня появляется спокойствие и даже некий внутренний энтузиазм продолжать работу. И это важно. Появляется возможность радостно, без истерики, отметить небольшие шаги вперёд. Да, я вижу, что продолжаю оказывать на себя сильное давление — жду от себя слишком многого, слишком быстро, и из-за этого срываюсь, требуя немедленного результата. А ведь здесь — не «раз — и всё», а постепенное возвращение. Шаг за шагом. В реальность. В самого себя.