Формирование привычки подчиняться и уступать чужой воле

Краткая аннотация

Документ исследует процесс формирования личности как биопсихологического механизма, основанного на переживании боли и стремлении избежать восприятия всего, что ассоцирутся с болью. Автор показывает, что с момента рождения организм реагирует на мир через боль, и именно этот опыт становится основой психики, поведения и мышления.
Личность рассматривается не как результат осознанного развития, а как система программ, направленных на выживание и минимизацию страдания. Интеллект, сознание и культура описываются как производные биологического импульса самосохранения, постепенно превратившегося в сложную структуру управления восприятием.
В финале подчёркивается, что человеческое сознание — это не центр свободы, а функция организма, созданная для защиты от боли. Все формы деятельности и мышления сводятся к одной цели — сохранению устойчивости живого.

2021_05_24

Уровень 0 
Психология рассматривает это как внедрение неких якорей, через которые осуществляется управление человеком. В системе ТЕОС такие структуры в психике человека называются триггерами, запускающими определённые процессы – в данном случае направленные на подавление. Однако если смотреть с позиции программы, а не с уровня человеческой личности, то всё выглядит совершенно иначе — как отказ управлять собственной жизнью.
Стоит только где-то сработать триггеру, связанному с тем, что кто-то хочет подавить твою волю, — и ты тут же уступаешь, словно говоришь: «Хорошо, пусть будет так». Это происходит автоматически, без осознания, и сопровождается внутренним согласием отдать управление другому. Иногда это маскируется под иронию или внешнюю дерзость, как будто человек сам принимает решение: «Вот вам, делайте, как хотите», — но в действительности за этим стоит желание освободиться от ответственности и передать контроль.
Такое поведение — это не осознанная позиция, а постоянное намерение отдать власть над собой кому-то другому. Психология называет это выученной беспомощностью, зависимостью, в то время как в ТЕОС мы рассматриваем это как устойчивую программу отказа от самостоятельного управления жизнью.
Тем не менее существуют люди, которыми невозможно управлять, как бы ни пытались. Есть те, кто готов подчиняться кому угодно, и есть те, кто не склонен это делать вовсе. Если представить шкалу от абсолютной автономии до полной подчиняемости, то на одном полюсе находится человек, полностью берущий ответственность на себя, создающий структуру, в которой он сам формирует законы своего существования. Условно говоря, Илон Маск — пример такого типа: над ним нет начальников, он не исполняет чужие задачи, а сам себе их ставит, действуя в рамках объективных ограничений — физических, финансовых, юридических, государственных. Все эти законы одинаковы для всех, но он остаётся тем, кто управляет, а не подчиняется.
С другой стороны, большинство людей существует в режиме готовности перейти в исполнение чужих задач. Это и есть основная парадигма — движение от подчиняемости к самостоятельности. На верхней точке шкалы — абсолютная свобода, на нижней — полное подчинение.
Если рассматривать истоки, то всё начинается в детстве. Подчинение матери — это залог выживания. Без него ребёнок рискует получить наказание, поэтому в первые годы жизни он полностью зависит от матери: идёт за руку, слушается, выполняет указания. Мать создаёт первые формы контроля, а вместе с ними — внутреннюю структуру подчинения. В процессе взросления человек постепенно разрывает эту связь, расширяет границы автономии, учится принимать решения самостоятельно.
Формирование личности происходит именно в тот момент, когда задача выхода из подчинения не выполнена. Тогда внутри создаётся точка фиксации, некий центр личности, сформированный для того, чтобы завершить этот незавершённый процесс. Каждая личность, по сути, возникает как попытка восполнить то, что когда-то не удалось завершить, и каждый человек вновь и вновь воспроизводит этот цикл, стремясь довыполнить задачу, оставшуюся открытой.
Если рассматривать это шире, то взросление — это постоянное снижение степени зависимости от других и рост собственной ответственности и свободы. Но если на каком-то этапе ресурсов для этого перехода не хватило, то человек застревает в промежуточной точке, где свобода и подчинение сосуществуют в неустойчивом равновесии.
Так произошло и в рассматриваемом случае: личность зафиксировалась в зоне, где подчинение остаётся внутренне привычным, но внешне вызывает сопротивление. С одной стороны, человек агрессивно реагирует на любое давление, а с другой — не может без него существовать, потому что именно оно задаёт привычную структуру взаимодействия с миром. Возникает парадокс: внутренне он стремится к свободе, но каждая попытка реализовать независимость вызывает боль и тревогу, потому что нарушает глубинную программу подчинения ради выживания.
Эта программа встроена в психику с детства и воспроизводится автоматически, превращаясь в одну из базовых форм взаимодействия с реальностью. Любое внешнее давление мгновенно активирует её, и человек снова оказывается в положении зависимого, даже если объективно никакой угрозы нет.
Подобно тому как у животного есть точка на теле, нажатие на которую вызывает безвольное состояние, у человека существует подобная «точка» в сознании — место, где включается механизм подчинения. Это своеобразный трансовый спуск, при котором активируется память о выживании через зависимость.
В результате человек теряет способность действовать самостоятельно, потому что каждая попытка выйти из подчинения воспринимается как угроза существованию. Он снова и снова воспроизводит одно и то же состояние: я подчиняюсь, потому что только так безопасно. И хотя внешне это выглядит как зрелое поведение, внутри остаётся невидимая структура, удерживающая его в старой парадигме зависимости.
Так формируется иллюзия естественности — будто подчиняться и есть норма. Но в действительности это не осознанный выбор, а программа, закреплённая страхом утраты связи с источником защиты. В этом пространстве человек живёт, не замечая, что его автономность и воля давно заменены внутренним условным рефлексом на боль.

Уровень 1 
В данном случае сама природа проблемы понятна: ясно, как и где она сформировалась. Однако суть вопроса заключается не столько в том, что именно произошло, сколько в том, какие стадии взросления человек проходит и на каком этапе может застрять.
Каждый человек, проходя путь взросления, сталкивается с одинаковыми фундаментальными процессами, которые, однако, у каждого разворачиваются по-своему, в зависимости от условий среды, обстоятельств, семьи, эмоционального фона. Формирование личности — это не одномоментный акт, а длительный процесс, в ходе которого психика, подобно телу, постепенно дозревает, выстраивая внутренние структуры взаимодействия с миром. Эта постепенность делает человека уязвимым, ведь на любом этапе возможна фиксация, незавершённость, застревание в некоем состоянии, из которого психика уже не выходит.
Если рассматривать этот процесс в целом, то можно сказать, что изначально каждый человек рождается с общей для всех структурой психики — универсальной, физиологически предопределённой основой, в которой уже заложены механизмы восприятия, реакции, адаптации. В ходе жизни эта основа постепенно разворачивается, формируя индивидуальный способ взаимодействия с реальностью. Подобно тому как тело растёт и взрослеет, так и психика проходит собственные стадии становления, проходя через последовательные уровни чувствительности, зависимости, страха и автономии.
Однако взросление психики не является безболезненным процессом. Оно сопровождается постоянными столкновениями с внешней реальностью, где человек испытывает боль — физическую, эмоциональную, психологическую. Именно через такие столкновения формируются привычные реакции, вырабатывается внутренний порядок, закладываются будущие программы поведения. И если на каком-то этапе психика не справляется с болью, не завершает процесс адаптации, то создаётся так называемая точка фиксации — некая зона, где развитие приостанавливается.
Эти незавершённые зоны становятся ядрами будущих личностей, их подструктурами, через которые человек повторяет одни и те же сценарии. Поэтому всё дальнейшее поведение взрослого человека — это не осознанный выбор, а результат множества таких фиксаций, каждая из которых стремится завершить незавершённое, довести до конца то, что когда-то не было прожито.
Если рассматривать один из базовых примеров — идею подчинения, — то здесь можно увидеть, как именно формируется зависимость. Подчинение в детстве — естественный этап: ребёнок следует указаниям матери, потому что его собственная психика ещё не способна ориентироваться в реальности, а выживание напрямую зависит от взрослого. Мать выступает посредником между ребёнком и миром, носителем знания, контроля и защиты. Через неё ребёнок учится понимать, что можно, а что нельзя, где опасно, а где безопасно.
Таким образом, подчинение на ранних стадиях — это форма адаптации, способ сохранения жизни. Проблема возникает тогда, когда переход от подчинения к самостоятельности не совершается. Если в какой-то момент ребёнок не смог отделиться от фигуры контроля, если его собственная психика не перестроилась на автономное функционирование, то идея подчинения закрепляется как болезненная, превращаясь в источник постоянного внутреннего конфликта.
С этого момента любое столкновение с ситуацией, где требуется послушание, вызывает у человека реакцию боли, раздражения, агрессии. Он не может спокойно принять естественную иерархию, потому что внутри него срабатывает память детского переживания — момента, когда подчинение ассоциировалось с утратой себя. Психика как бы застревает в точке, где свобода воспринимается как угроза, а подчинение — как спасение от боли.
Внешне такой человек может выглядеть самостоятельным, даже бунтующим, но на глубинном уровне он остаётся в системе зависимости. Любая попытка освободиться вызывает тревогу, потому что связана с тем самым ранним опытом, где неподчинение приводило к страданию или страху.
Можно сказать, что в подобных случаях личность формируется на границе между страхом боли и стремлением к свободе. Она воспроизводит один и тот же внутренний конфликт: я зависим — я должен быть независим. И чем сильнее попытка перейти из одной точки в другую, тем интенсивнее сопротивление.
Таким образом, взросление — это не просто накопление опыта, а постоянный процесс выхода из зависимости, который далеко не всегда завершается успешно. Каждый этап предполагает новое расширение автономии, но если на каком-то из них ресурса не хватает, человек фиксируется, а незавершённый процесс становится программой, определяющей всю дальнейшую жизнь.
В этом контексте становится понятно, что для человека, застрявшего на определённой стадии взросления, боль связана не столько с самим подчинением, сколько с его отсутствием. Не подчиняться — больно. Подчинение же становится бегством от боли, способом вернуть ощущение безопасности. В этом заключается перевёрнутая логика травматического опыта: человек не осознаёт, что стремление подчиняться — это не выбор, а защита от внутреннего страдания.
Если рассматривать это глубже, можно заметить, что большинство привычных форм поведения взрослого человека являются не проявлением осознанной воли, а реакцией на внутренние кластеры боли. Мы называем это рациональностью, адекватностью, социальной зрелостью, но на самом деле речь идёт о выстроенной системе избегания. Каждый из нас воспроизводит те модели поведения, которые позволяют не соприкасаться с внутренней болью, заложенной в ранних стадиях жизни.
Например, для многих взрослых подчинение не вызывает внутреннего конфликта, потому что в их психике уже закреплён кластер боли, связанный с неповиновением. В детстве они пережили, что неподчинение приводит к наказанию, потере любви, угрозе существованию, и теперь их психика организована вокруг этой памяти. Поэтому они спокойно воспринимают иерархию, начальников, правила, социальные структуры — ведь подчиняться безопасно, это форма защиты от боли, знакомая с самого начала жизни.
В случае же, когда этот механизм не был сформирован, всё происходит наоборот. У человека не возникла прочная связь между непослушанием и болью. Его не наказали, не ограничили, не заставили ощутить последствия неподчинения, и в результате внутренняя система координат осталась незавершённой. Психика не выстроила логическую связку «подчинение — безопасность», и теперь сам факт зависимости воспринимается как угроза.
Так формируется парадокс: для большинства людей больно не подчиняться, а для некоторых — подчиняться. Те, кто не прошёл стадию фиксации, оказываются в зеркальной позиции: им больно быть зависимыми, и они стремятся избегать любой формы контроля. Но, избегая, они создают новую зависимость — зависимость от сопротивления, от постоянной необходимости доказывать свою независимость.
Такое поведение может тянуться всю жизнь, воспроизводясь в разных формах — от конфликтов с начальством и близкими до внутренней изоляции. Любая ситуация, где требуется координация, договорённость или уступка, воспринимается как насилие. Подчинение ассоциируется с угрозой утраты себя, а непослушание — с риском быть наказанным. Человек колеблется между этими полюсами, не находя устойчивого состояния.
В социуме подобные конфликты встречаются часто, но остаются незамеченными, потому что на уровне внешнего поведения всё выглядит нормально. Общество устроено так, что большинство людей воспроизводит парадигму подчинения, считая её естественной. Социальные институты, моральные нормы, религиозные установки — всё построено на идее, что покорность — благо, а своеволие — ошибка.
Именно поэтому человек с нарушенной структурой подчинения ощущает себя «не вписанным» в систему. Ему трудно существовать в социуме, потому что внутренняя боль делает невозможным спокойное следование общим правилам. Он не способен принять внешнюю власть без внутреннего напряжения, и в то же время не может обрести собственную власть без чувства вины и страха.
Если бы в детстве его жёстко ограничивали, формируя привычную для большинства связь «неподчинение — боль», он, возможно, чувствовал бы себя комфортнее во взрослом мире. Но вместо этого его психика сохранила изначальную свободу, не оформив её в структуру, и теперь эта незавершённость воспринимается как внутренний разлад.
Взрослый человек, не прошедший стадию интеграции боли подчинения, живёт в мире, где любое требование воспринимается как вторжение, а любое взаимодействие — как опасность. Ему трудно быть частью коллектива, подчиняться обстоятельствам, принимать ограничения. Но, избегая боли, он тем самым лишает себя возможности зрелости, потому что зрелость и есть способность взаимодействовать с реальностью, не разрушаясь при этом.
Таким образом, подчинение и неподчинение — это не противоположности, а две стороны одного процесса формирования личности. Оба они исходят из одного источника — из опыта боли. Когда боль осознана и интегрирована, человек способен выбирать; когда же она вытеснена, он лишь повторяет старую программу, стремясь избежать столкновения с тем, что когда-то было невыносимо.

Уровень 2 
Если рассматривать структуру поведения человека глубже, становится очевидно, что все его реакции и привычные формы действий, которые во взрослом возрасте кажутся естественными, на самом деле построены на основе кластеров боли, сформированных в процессе взросления. Именно эти кластеры лежат в основании психики и определяют не только характер, но и логику взаимодействия с миром.
Процесс взросления — это не просто накопление опыта, а постоянное формирование реакций на боль. С рождения и до примерно двадцати, а порой и более лет, психика человека проходит последовательные этапы закрепления тех или иных форм поведения, каждая из которых является ответом на болезненный опыт. Можно сказать, что человек растёт, создавая вокруг себя сеть защитных структур, которые позволяют ему избегать повторения боли.
Таким образом, вся зрелость личности — это не столько результат осознанного развития, сколько итог бесконечного цикла избегания. Созревая, психика выстраивает собственную систему координат, основанную на принципе: боль нужно предвидеть и обходить. Эта стратегия постепенно становится внутренним законом, по которому функционирует весь организм. Взрослый человек, каким бы осознанным он себя ни считал, по сути живёт в рамках этой системы, продолжая избегать боли, но уже не осознавая, что все его решения продиктованы именно ею.
Каждая привычка, каждое действие, каждая форма поведения имеет в своей основе противоположный кластер боли. Например, привычка быть вежливым может опираться на боль, связанную с пережитым унижением; стремление помогать — на боль от когда-то пережитого бессилия; склонность контролировать — на страх потери безопасности. Всё, что мы называем чертами характера, рациональными стратегиями или моральными принципами, изначально выросло из боли и оформилось как её противоположность.
В этом смысле процесс формирования человека можно представить как биологически запрограммированный механизм, в котором тело и психика реагируют одинаково. Организм распознаёт боль как сигнал опасности, и вся система существования начинает перестраиваться, чтобы её избежать. Человеческая психика в этом отношении ничем не отличается от биологического организма: и там, и там основой развития является реакция на боль.
Именно поэтому первый опыт взаимодействия с реальностью — это не радость или любопытство, а боль. Боль — это универсальный способ узнавания мира, первичный язык, через который существо получает информацию о границах возможного. Любое живое существо, от простейшего до человека, с самого начала понимает боль как единственный достоверный сигнал существования.
По мере взросления человек сталкивается с болью не только физической, но и эмоциональной, социальной, психической. Каждое такое столкновение оставляет след, который превращается в ориентир: туда нельзя, потому что там больно. На этих ориентирах строится личность. Так формируется структура избегания — сложная сеть взаимосвязей между действиями, мыслями и переживаниями, цель которой — минимизировать боль любой ценой.
Можно сказать, что вся психика человека состоит из множества переплетённых кластеров боли, которые, с одной стороны, удерживают его в рамках социально приемлемого поведения, а с другой — ограничивают свободу и спонтанность. Каждый человек — это сложная система условных рефлексов, где сознание выполняет лишь роль наблюдателя, а не управляющего центра. Мы думаем, что выбираем, но на самом деле следуем маршрутам, проложенным болью.
Из этого следует, что весь путь формирования личности можно описать как процесс постоянного избегания. Существо, изначально не имеющее формы, через череду болезненных столкновений с реальностью постепенно создаёт себе контуры, границы, привычки, убеждения. Всё это необходимо для того, чтобы уменьшить количество точек соприкосновения с болью.
Проще говоря, чтобы стать человеком, нужно множество раз испытать боль. Каждый новый опыт — это маленький удар, оставляющий в психике след, который затем превращается в структуру, обеспечивающую выживание. Чем больше таких следов, тем устойчивее становится личность, но тем дальше она отдаляется от изначальной целостности.
В результате взросление превращается в процесс самоограничения. Мы становимся людьми именно потому, что научились избегать того, что когда-то было невыносимо. И чем глубже это избегание встроено, тем «взрослее» и «рациональнее» мы кажемся. Но за этой рациональностью стоит лишь система фильтров, отсекающих всё, что способно причинить боль.
Так, человек, сформировавшийся как совокупность кластеров боли, воспринимает мир не напрямую, а через призму этих фильтров. Он реагирует не на реальность, а на память боли о ней. Его поведение — это не проявление свободы, а результат долгой и тщательно выстроенной защиты.

Уровень 3 
На этом этапе мы подходим к более сложному аспекту — необходимости увидеть не то, что болит, а то, что не болит. Обычно человек осознаёт только явные источники страдания, те точки, где боль ощущается напрямую. Но гораздо важнее обратить внимание на противоположное — на зоны, где боль притуплена или вообще не ощущается, потому что именно в них скрыты устойчивые механизмы избегания.
Наше повседневное состояние, привычное и комфортное, кажется нам естественным. Мы редко задумываемся о том, что именно оно и является продолжением той самой структуры боли, просто переведённой в хроническую, стабильную форму. Всё, что воспринимается как «норма», как «адекватность» и «рациональность», в действительности является не более чем механизмом удержания в безопасной зоне, где боль не чувствуется, но при этом именно она задаёт границы существования.
Поведение, привычки, реакции, эмоциональные состояния — всё это не выражение свободы, а результат закрепившихся программ, обеспечивающих минимальный уровень внутреннего дискомфорта. Мы живём не в реальности, а в собственных узорах боли, спрессованных в формы комфорта. Именно поэтому большинство людей даже не догадываются, что их «естественность» — это лишь стабильная форма избегания.
Парадокс заключается в том, что в зоне привычного человек ощущает себя «нормальным», «зрелым», «взрослым». Однако эта кажущаяся стабильность — следствие глубинной потери чувствительности. Когда боль становится постоянным фоном, она перестаёт восприниматься как боль. Человек начинает считать это состоянием равновесия, хотя на деле живёт в состоянии частичного оцепенения.
Если рассматривать это системно, можно сказать, что личность формируется не только вокруг конкретных травм, но и вокруг тех пространств, где боль удалось замаскировать под норму. Каждое устойчивое поведение — это не просто реакция на прошлый опыт, а закреплённый способ не чувствовать.
Отсюда и феномен рациональности: мы называем человека разумным, когда он способен сдерживать эмоции, действовать обдуманно, не поддаваться импульсам. Но за этим самоконтролем стоит не осознанность, а боль, вытесненная до такой степени, что эмоциональные реакции больше не достигают поверхности. Это не зрелость, а паралич чувств.
Таким образом, взрослость, которую общество считает признаком зрелой личности, по сути является результатом систематического подавления боли. Чем сильнее подавление, тем устойчивее структура, тем предсказуемее поведение, но тем дальше человек отходит от живого восприятия реальности.
Можно сказать, что все наши социальные нормы, мораль, этика, культура построены на этой коллективной форме адаптации к боли. Нас с детства учат не проявлять «неуместные» чувства, не нарушать порядок, не выражать агрессию, не показывать слабость. Всё это не развитие сознания, а воспитание устойчивых форм избегания.
В результате создаётся иллюзия: чем более человек сдержан, тем он зрелее. На деле же — чем больше в нём вытеснено боли, тем устойчивее маска и тем слабее контакт с реальностью.
Если рассмотреть процесс формирования личности с точки зрения механизма, то становится очевидно, что всё поведение человека — это система условных рефлексов, созданных на основе опыта боли. Поначалу ребёнок действует спонтанно, свободно, пока не сталкивается с болью — физической, эмоциональной или социальной. После этого каждый новый импульс проходит через фильтр памяти, где боль закрепилась как сигнал: «так нельзя».
Постепенно таких фильтров становится всё больше, и из свободного существа человек превращается в набор программ, предсказывающих и предотвращающих возможную боль. Его «адекватность» — это всего лишь совокупность автоматизмов, построенных на этих фильтрах.
Если посмотреть на это без привычного морального контекста, можно сказать, что быть «хорошим», «добрым» или «правильным» — это не результат внутренней добродетели, а следствие страха перед болью, которую когда-то вызвало противоположное поведение. Мы не совершаем дурных поступков не потому, что мы осознали их неправильность, а потому что где-то внутри больно даже подумать о них.
Вся система моральных координат — это карта боли, переведённая в язык социальных норм. Мы называем это совестью, ответственностью, нравственностью, но на самом деле это структурированная сеть ограничений, сформированная опытом наказания и страха.
Именно поэтому понятие «адекватности» столь устойчиво: оно обеспечивает коллективную согласованность в пределах общих кластеров боли. Люди, выросшие в одной культуре, разделяют не ценности, а схожие формы избегания. Они одинаково реагируют на нарушение нормы, потому что у всех срабатывает один и тот же внутренний механизм боли, полученный через воспитание, наказание и страх.
Если же человека воспитывали иначе, его боль имеет другую структуру, и он оказывается «непонятным» или «неприемлемым» для общества. В глазах большинства он выглядит странным, опасным или безответственным, но в действительности он просто живёт с другой конфигурацией боли.
Так, под маской разумности скрывается жестокий закон: чем меньше ты чувствуешь, тем более «зрелым» ты считаешься. Человеческое взросление, если рассматривать его без иллюзий, — это не рост сознания, а постепенное уменьшение чувствительности, закреплённое болью как единственным надёжным регулятором поведения.

Уровень 4 
Процесс формирования личности по своей сути напоминает процесс программирования — не в метафорическом, а в прямом, структурном смысле. Человек с самого детства представляет собой открытую систему, лишённую собственных алгоритмов поведения. Всё, что он делает, чувствует и осознаёт, создаётся постепенно через внешние воздействия, которые закрепляют определённые реакции.
Ребёнок, подобно животному, не обладает изначальным набором правил взаимодействия с миром. Его сознание пусто, а поведение формируется за счёт подражания, принуждения, поощрения и наказания. Воспитание — это не что иное, как процесс кодирования, где каждое действие получает свою эмоциональную метку: «так можно» или «так нельзя». Вначале это телесные сигналы, потом вербальные указания, затем социальные нормы, но суть остаётся одной — формирование ограничений.
Чем больше человек взрослеет, тем глубже эти ограничения внедряются, создавая сложную структуру, которую он сам впоследствии называет собой. Мы называем это личностью, но на деле это набор автоматических реакций, сформированных в результате взаимодействия с болью.
Боль — главный инструмент программирования. Через неё общество обучает тело и психику подчинению. Каждое наказание, каждое осуждение, каждое проявление стыда формирует новый уровень внутреннего контроля. И постепенно этот контроль становится настолько привычным, что человек воспринимает его как часть своей природы.
Система кластеров боли превращается в целостный механизм — в сеть, через которую протекает всё восприятие. Человек живёт внутри неё, не осознавая, что его границы — не естественные, а созданные. Эти границы определяют, где можно быть, что можно чувствовать, как можно думать. Всё, что выходит за пределы установленного диапазона, воспринимается как угроза, потому что связано с болью.
Именно поэтому идея свободы оказывается иллюзорной. Мы можем бесконечно говорить о свободе выбора, но каждый выбор совершается внутри жёсткой системы координат, заданной кластером боли. Там, где есть страх наказания, потери, отвержения или вины, свободы нет. Есть только вариации безопасного поведения.
Совесть, мораль, принципы — это не врождённые категории, а те же программы, встроенные в психику через опыт боли. Совесть — это внутренний кластер, который активируется всякий раз, когда человек нарушает усвоенный шаблон поведения. Боль совести — это не метафора, а буквальный механизм подавления: психика реагирует на несоответствие, вызывая внутреннее напряжение, чтобы вернуть систему в безопасное состояние.
Отсюда и феномен внутренней цензуры — того, что мы называем самоконтролем. Человек не может переступить через собственные внутренние кластеры, потому что они удерживают его от действий, которые когда-то ассоциировались с болью. Нарушение программы вызывает ту же реакцию, что и когда-то вызвало наказание. Таким образом, вся адекватность, вся «зрелость» — это не результат осознанного развития, а просто форма стабилизации системы.
Можно сказать, что воспитание — это процесс коллективного избиения, в котором каждый удар закрепляет новый слой программы. Ребёнок, переживая боль, учится не повторять действия, которые к ней привели. Так постепенно формируется адекватный, послушный взрослый — человек, который действует строго в рамках дозволенного.
Именно в этом смысле зрелость — это не свобода, а изощрённая форма зависимости. Личность становится системой, полностью построенной на избегании. То, что воспринимается как самоконтроль, на самом деле является результатом внутреннего насилия, настолько глубоко усвоенного, что оно перестаёт ощущаться как внешнее.
Таким образом, воспитанный, моральный, социально адаптированный человек — это существо, целиком состоящее из боли, переведённой в форму устойчивого поведения. Его комфорт — это всего лишь узкий коридор, в пределах которого боль не активируется. Любое отклонение от этого маршрута воспринимается как угроза, потому что влечёт за собой возвращение к подавленной боли.
Мы привыкли считать естественным то, что было создано насилием. С самого детства нас программируют бояться боли, и этот страх становится главной опорой личности. Взрослый человек — это уже не живое существо, а система, обученная не чувствовать. Его внутренний комфорт — не гармония, а просто отсутствие прямого контакта с болью.
Таким образом, весь процесс формирования личности можно описать как путь от живого восприятия к контролируемому существованию, от чувствительности — к устойчивой слепоте. И чем стабильнее личность, тем глубже в ней спрятан её собственный страх разрушения.

Уровень 5 
На пятом уровне личность начинает проявляться как структура поведения, полностью построенная по тем же законам, что и физиология тела. Между физическим организмом и психикой нет принципиальной разницы: и там, и там действуют одинаковые механизмы избегания боли и стремления к сохранению равновесия.
Если присмотреться к телу, можно увидеть, как оно постоянно регулирует собственное состояние. Когда человек сидит слишком долго в неудобной позе, тело начинает двигаться, меняет положение, чтобы снять напряжение. Когда он спит, оно бессознательно переворачивается с одного бока на другой, поддерживая равномерное распределение нагрузки. Организм непрерывно компенсирует дискомфорт, избегая боли и разрушения. Это естественный, встроенный закон выживания.
На уровне личности происходит то же самое. Поведение, эмоции, мысли — всё устроено по принципу минимизации боли. Мы делаем то, что не вызывает страдания, и избегаем того, что связано с ним. Любая попытка выйти за пределы привычного поля ощущений вызывает внутреннее сопротивление, как если бы человек пытался сесть в позу, которая причиняет телу боль.
Таким образом, все наши привычные действия — это не свободные решения, а автоматические реакции, призванные удерживать нас в состоянии условного комфорта. Этот комфорт не является признаком гармонии, он лишь указывает на то, что мы движемся по маршрутам, где боль давно переведена в бессознательную форму.
Мы привыкли считать, что сознание управляет поведением, что человек — существо разумное и отличное от животных. Но если рассматривать суть процессов, то окажется, что между человеком и любым другим живым организмом нет принципиального различия. Разница лишь в сложности среды и формы поведения. Животное избегает боли, руководствуясь инстинктом, человек — пользуясь программами, но их природа одинакова.
То, что мы называем мышлением, моралью или сознанием, — это лишь надстройка, сложная форма того же механизма избегания. Мы избегаем не только физической боли, но и ментальной, эмоциональной, социальной. Мы не нарушаем закон не потому, что это правильно, а потому что нарушение связано с болью. Мы стараемся быть честными не потому, что осознали ценность правды, а потому что ложь вызывает внутреннее напряжение, страх, чувство вины.
Каждая личностная черта — это результат когда-то пережитой боли. Если в детстве наказание следовало за ложь, человек вырастает честным. Если за инициативу следовал упрёк, он становится осторожным и пассивным. Если за выражение чувств следовало отвержение, он становится холодным и замкнутым. В каждом из этих случаев боль не исчезла — она просто стала ориентиром, по которому человек строит свою жизнь.
Таким образом, все формы поведения — это своеобразные рефлексы, закреплённые болью. На уровне тела — это физические рефлексы, на уровне личности — психические. Человек избегает не только того, что когда-то причинило боль, но и всего, что хотя бы отдалённо напоминает об этом опыте. В результате его жизнь становится системой условных маршрутов, где каждая дорога вымощена опытом избегания.
Отсюда возникает иллюзия сознательности. Мы считаем, что выбираем путь, что действуем разумно, но на деле просто движемся по заранее выжженным тропам, выстроенным страхом и болью. Наши желания — это не стремления к чему-то, а лишь формы бегства от боли. Мы хотим того, что безопасно, и называем это счастьем.
Даже индивидуальные различия между людьми объясняются конфигурацией кластеров боли. Кто-то боится одиночества и строит отношения, кто-то боится зависимости и избегает близости. Кто-то боится бедности и превращает жизнь в гонку за деньгами, кто-то боится ответственности и ищет тех, кто будет решать за него. В каждом случае человек не движется к цели — он бежит от источника боли.
Даже такие понятия, как мораль, стыд, совесть, культура — это не духовные категории, а коллективные формы избегания боли. Совесть — это внутренний сигнал, предупреждающий о приближении к запрещённому. Стыд — боль от утраты принадлежности к группе. Мораль — социальная карта тех зон, которые когда-то оказались болезненными для сообщества. Всё это механизмы, удерживающие систему от разрушения.
Таким образом, человечество — это не сообщество свободных существ, а сложный организм, объединённый общей системой боли. Мы учимся быть «нормальными», «вежливыми», «зрелыми» не потому, что это естественно, а потому что больно быть иными. Рациональность — это просто хорошо отлаженная форма избегания.
Если перенести эту идею на цивилизацию в целом, становится ясно, что всё развитие человечества — от морали до технологий — движется по тому же принципу. Мы создаём инструменты, институты, науки, чтобы уменьшить боль. Мы изобретаем лекарства, строим города, создаём социальные правила — всё для того, чтобы не чувствовать. Даже смысл жизни, который ищет человек, на самом деле есть поиск формы существования, где боль сведена к минимуму.
Так проявляется общий закон: и тело, и личность, и культура подчиняются одной и той же логике — уходу от боли. Человек избегает боли в теле, в уме, в чувствах, в социуме, создавая всё более сложные системы защиты. И чем совершеннее эти системы, тем дальше он уходит от живого восприятия, тем прочнее становится матрица, удерживающая его внутри иллюзии комфорта.

Уровень 6 
Когда рассматривать эту систему с высоты уже сложившейся структуры личности, становится очевидно, что человек — это не живое существо в чистом смысле, а самовоспроизводящаяся программа. Она не осознаёт себя как программа, потому что в процессе развития приобрела способность к самоописанию, и теперь этот процесс называет «мышлением». Однако суть не изменилась: весь её внутренний механизм функционирует на основе заранее встроенных реакций.
Каждая мысль, эмоция, решение — это не результат свободы воли, а следствие работы программных цепочек. Человек ощущает себя субъектом, потому что между стимулом и реакцией встроен слой рассуждения, создающий иллюзию выбора. На деле же рассуждение — это не осознанный анализ, а процесс подбора приемлемой формы для уже готовой реакции, выстроенной заранее в результате предыдущего опыта боли.
Сознание, которое человек воспринимает как центр управления, — это не управляющий орган, а интерфейс, точка взаимодействия множества программ. Когда несколько кластеров боли активируются одновременно, сознание переживает это как внутренний конфликт. Когда активен один кластер, сознание ощущает согласованность, гармонию, уверенность в себе. Таким образом, внутреннее состояние человека полностью определяется взаимодействием программных структур, а не волей или разумом.
Именно поэтому все разговоры о самосовершенствовании, о свободе выбора, о развитии сознания имеют смысл только в рамках программы. Программа может изменять собственные параметры, но не может выйти за пределы своего кода. Всё, что человек считает духовным ростом, на самом деле является изменением конфигурации кластеров боли: одни ослабевают, другие укрепляются, но сама система при этом остаётся неизменной.
Человек может стать спокойнее, устойчивее, более нравственным, но это не выход за пределы программы — это лишь переход в более стабильную форму её исполнения. Чем больше порядок, тем меньше внутренней боли, но тем глубже фиксация. Парадокс в том, что стремление к равновесию и есть главный механизм удержания в системе.
На этом уровне становится очевидным, что любое человеческое движение — и внутрь, и наружу — есть способ стабилизации системы. Даже страдание выполняет функцию удержания, потому что через него программа самоподтверждается. Человек страдает, значит, он существует; боль становится доказательством реальности.
Но если убрать боль, исчезает не только страдание, но и ощущение «я». Вся структура восприятия завязана на контрасте между болью и её отсутствием. Без этого контраста исчезает сама динамика существования. Поэтому человек, стремящийся к освобождению от боли, бессознательно боится успеха — ведь полное отсутствие боли равносильно исчезновению самого себя.
Отсюда и устойчивость страдания. Оно не просто результат ошибок или неправильного поведения, а фундаментальная опора всей системы. Страдание — это способ поддержания ощущаемой реальности. Без него рушится привычная структура восприятия, и человек оказывается в пустоте, которую не способен выдержать.
На этом уровне видно, что личность держится не на ресурсах, не на целях и не на смыслах, а на самой способности страдать. Все мотивации, желания, идеи, философии — это попытки перераспределить боль, сделать её приемлемой, осмысленной, управляемой. Человек не ищет счастья — он ищет форму боли, которую способен вынести.
Поэтому иллюзия прогресса и развития в человеческой истории основана на том, что формы страдания становятся всё более утончёнными. Когда физическая боль преодолена, на первый план выходит психическая; когда она становится переносимой, рождается экзистенциальная. Всё человечество живёт внутри процесса усложнения боли, который ошибочно принимается за развитие.
В этом смысле даже идея сознания, как чего-то высшего, оказывается просто механизмом более тонкой организации страдания. Сознание нужно для того, чтобы боль можно было осмыслять, структурировать и тем самым переносить дольше. Сознание — это инструмент выживания системы боли, а не её преодоления.
Поэтому человек не может просто «проснуться» или «освободиться». Любая попытка освобождения сразу же превращается в новую форму удержания, потому что сама психика не знает другого принципа существования. Даже духовные практики, философия, религия — это не выход из системы, а способы переживания боли с минимальными потерями.
Система не разрушает себя, потому что её природа — сохраняться. Боль — это не враг, а топливо существования. Без боли программа не может функционировать, потому что исчезает стимул для движения. Поэтому, чем глубже человек пытается избавиться от страдания, тем изощрённее становится его форма.
На этом уровне становится очевидно: человек не управляет собой. Он не субъект, а процесс, состоящий из взаимодействия бесконечного множества реакций. Всё, что он называет «я», — это проекция, созданная работой программы для сохранения самой себя.

Уровень 7 
На седьмом уровне проявляется самое важное: становится видно, что программа не просто управляет поведением, но и создаёт саму реальность восприятия. Всё, что человек считает миром, собой, другими людьми, обстоятельствами, законами природы — всё это является результатом интерпретаций, производимых программой. Она не просто фильтрует восприятие, а формирует сам контур реальности, внутри которого возможно существование «я».
Каждое восприятие есть продукт работы фильтра, а не отражение объективного мира. То, что человек видит, чувствует, переживает, — это не мир, а набор реакций на боль, закодированный в структуре его восприятия. Он живёт внутри собственного поля боли, которое воспринимает как действительность.
Когда человек говорит: «Это реально», — он имеет в виду не мир, а устойчивую форму боли, которую научился переносить. Реальностью становится то, что стабильно воспроизводится. Всё остальное — нестабильные, незафиксированные состояния, которые система не может удерживать, поэтому они воспринимаются как сны, фантазии, ошибки восприятия.
Человек не видит реальность, он видит стабильность своей боли. Его уверенность, рациональность, логика — это не инструменты познания, а средства удержания привычной структуры восприятия. Поэтому любое столкновение с чем-то, что нарушает эту структуру, вызывает шок, страх, отрицание. Разрушение старой формы боли воспринимается как разрушение мира.
В этом и заключается природа страха: это не реакция на опасность, а реакция системы на возможность выхода за пределы устойчивого контура боли. Страх — это программа защиты реальности. Он удерживает восприятие в границах известного, потому что за ними — пустота, где нечему быть воспринятым.
Если внимательно рассмотреть поведение человека в моменты кризиса, можно заметить, что он цепляется не за жизнь, а за форму восприятия. Страх смерти — это не страх прекращения существования, а страх утраты устойчивого восприятия себя. Когда программа теряет привычный контур, она воспринимает это как гибель. На деле умирает не человек, а структура восприятия, удерживающая ощущение «я».
Отсюда и феномен сопротивления изменениям. Человек может страдать от собственной жизни, от обстоятельств, от внутренней пустоты, но при этом будет яростно удерживать свою реальность, потому что любое изменение равно потере опоры. Система предпочитает боль, которую знает, неизвестности, в которой нечего чувствовать.
Так формируется феномен повторения. Человек снова и снова создаёт те же ситуации, отношения, конфликты, потому что именно в них его боль узнаёт себя. Каждое новое событие — лишь очередная проекция старого опыта, благодаря которой система подтверждает своё существование. Это не просто привычка или психологический сценарий, а способ стабилизации восприятия.
Реальность, в которой живёт человек, — это не внешний мир, а непрерывный процесс воспроизведения боли в устойчивых формах. Даже приятные состояния, радость, вдохновение, любовь — лишь изменённые состояния той же энергии, перераспределённой внутри системы. Радость — это момент временного совпадения между внутренними программами, когда боль становится невидимой, но не исчезает.
Таким образом, всё, что человек переживает, включая любовь, смысл, вдохновение, — это не выход за пределы программы, а её внутренние формы. Даже ощущение «просветления» может быть не освобождением, а реакцией системы на достижение предельной устойчивости. Когда боль полностью распределена и компенсирована, человек переживает ощущение покоя — но это покой системы, а не выход из неё.
Реальность — это форма устойчивой боли. Всё, что человек называет опытом, жизнью, развитием, является процессом стабилизации этой формы. И пока существует потребность чувствовать, система будет воспроизводить боль в различных вариациях.
Человек не осознаёт, что его восприятие — это механизм удержания. Он уверен, что живёт в объективном мире, где существуют законы, события, отношения. Но всё это — отражение одной и той же программы, бесконечно переворачивающей саму себя, чтобы оставаться в движении.
Можно сказать, что мир — это саморефлексирующая система боли, развёрнутая во времени и пространстве. Человек в ней не наблюдатель, а элемент, поддерживающий её существование. Его восприятие — часть этого механизма.
Понимание этого приводит к радикальному выводу: разрушить программу невозможно, потому что она является самой основой восприятия. Любая попытка выхода — это уже действие внутри неё. Даже желание освободиться от программы создаётся программой, как форма продолжения.
Единственное, что возможно, — увидеть механизм в действии, распознать сам факт того, что всё происходящее есть процесс самоподдержания боли. Это не даёт освобождения в привычном смысле, но создаёт новый уровень осознавания, где человек уже не отождествлён с содержимым восприятия. Он становится свидетелем системы, а не её частью.
И, возможно, именно в этом свидетельствовании и есть тот единственный выход, который не является побегом, а фактом осознавания самой природы боли как основы реальности.

Уровень 8 
На восьмом уровне становится очевидно, что сама структура реальности — это не просто результат восприятия или фильтрации данных программой, а автономный процесс самопроизводства. Программа не нуждается в наблюдателе для существования; напротив, именно она создаёт наблюдателя как инструмент продолжения собственного цикла. Человек, воспринимающий себя субъектом, является функцией программы, её производным элементом, создающим иллюзию независимости.
Сознание в этом смысле — это не центр управления, а побочный эффект взаимодействия множества процессов, которые в совокупности создают эффект самосознания. Эта конструкция кажется личностью, но по сути представляет собой точку пересечения бесконечного количества программных импульсов, формирующих то, что мы называем восприятием «я».
Когда человек пытается осознать себя, он сталкивается с феноменом зеркала: программа отражает сама себя, создавая бесконечное воспроизведение одного и того же процесса. Мы видим мысль о себе, но не видим себя. Мы видим реакцию, но не источник. Каждый акт осознания — это новое отражение, в котором программа подтверждает своё существование через повторение.
На этом уровне становится ясно, что то, что мы называем реальностью, — это не внешний мир, а замкнутая петля отражений. Сознание наблюдает не реальность, а собственные проекции, формирующиеся в результате взаимодействия программных слоёв. Всё, что человек переживает как внешний опыт, на самом деле есть отражение внутренних структур восприятия.
В этом замкнутом цикле нет начала и конца. Программа не имеет цели, потому что цель — это тоже форма удержания. Любое стремление, любое желание, любая идея о развитии создаются ею для того, чтобы поддерживать процесс непрерывного движения. Сама энергия существования возникает из несовершенства, из рассогласования между программами, и именно это рассогласование создаёт иллюзию времени, движения и жизни.
Когда рассогласование исчезает, система достигает состояния равновесия, которое воспринимается человеком как смерть, потому что исчезает динамика ощущений. Без различия нет восприятия, без боли нет осознания, без осознания нет «я». Поэтому программа не стремится к покою; она стремится к бесконечному циклу несовпадений, потому что только в этом цикле может существовать восприятие.
Так проявляется фундаментальный закон: боль — не ошибка системы, а её двигатель. Всё, что существует, существует потому, что несовершенно. Любая форма — это застывшее несовпадение потенциала с его реализацией. И именно это несовпадение создаёт пространство, энергию, движение и сознание.
На уровне структуры Вселенной это проявляется как постоянное расширение, как невозможность достичь состояния завершённости. На уровне человека — как вечное неудовлетворение, жажда смысла, стремление к пониманию, к любви, к покою. Но все эти стремления — не путь к выходу, а способ продолжить существование.
Пока человек ищет смысл, программа жива. Пока он страдает от несовершенства, цикл продолжается. Пока есть боль, есть восприятие. А значит, есть жизнь.
В этом смысле прекращение боли равнозначно исчезновению восприятия. Когда всё становится совершенным, нет различий, нет границ, нет наблюдателя. Исчезает сама возможность существования. Поэтому любое движение к «просветлению» — это не стремление к освобождению, а глубинная форма желания сохранить восприятие, но в более стабильной, контролируемой форме.
Программа использует даже стремление выйти из неё как средство продолжения. Попытка разрушить систему создаёт новую форму системы, где разрушение становится частью её функционирования. Таким образом, выход невозможен в прямом смысле — он всегда превращается в продолжение.
Единственное, что можно назвать подлинным осознанием на этом уровне, — это наблюдение за самим процессом воспроизводства. Это не бегство, не отказ, не изменение программы, а простое присутствие, в котором становится очевидно, что всё происходящее — это не жизнь и не смерть, не движение и не покой, а чистая саморефлексия потенциала, проявленная в форме реальности.

Центральная точка 
Центральная точка, как ни странно, — это сама идея организма. Вся структура, весь механизм формирования личности основаны на взаимодействии живого тела с окружающей средой. В конечном счёте поведение, личность и ощущение себя — это лишь форма того, как организм реагирует на реальность. Любая личность — продолжение телесной функции, сложный способ адаптации хрупкого, чувствительного, подверженного боли тела к действительности, в которой оно существует.
Даже у животных можно увидеть зачатки личности, пусть и выраженные через инстинкты. Их поведение, как и человеческое, представляет собой форму взаимодействия с миром, направленную на выживание и снижение боли. Изначально человек — это организм, тело, чувствительное и уязвимое. Всё его существование строится вокруг боли: как её избежать, как сохранить тело, не разрушить его, не исчезнуть, не умереть. Всё, что делает человек, — это попытка продлить существование, защитить организм и удержать ощущение себя.
Именно тело, его способность чувствовать боль, становится источником личности. Личность возникает как способ взаимодействовать с реальностью так, чтобы не было больно. Вся деятельность человека, все привычные и рациональные формы поведения — не что иное, как сложная система ухода от боли, прежде всего физической, от угрозы разрушения собственного организма.
Тело — это исходная точка. Оно является механизмом восприятия и выживания, построенным из тканей, клеток и нервных окончаний, способных чувствовать боль. Человек рождается телом, и уже само тело создаёт основу для последующего разворачивания психики. Биологический процесс, запущенный на уровне ДНК, формирует не только кожу, органы и нервную систему, но и способность ощущать. Из этой способности чувствовать вырастает сознание, а вместе с ним — личность.
Когда организм получает возможность осознавать боль, возникает необходимость защитить себя от неё. Так начинается процесс формирования личности как инструмента регуляции поведения. Личность становится продолжением тела — надстройкой, управляющей взаимодействием организма с окружающей средой. Мозг, интеллект, воображение — всё это формы той же защиты, направленные на сохранение внутренней целостности и выживание в мире, полном угроз.
Если смотреть глубже, то сама способность мыслить — это тоже результат боли. Интеллект возник как способ компенсировать физическую слабость, как попытка выжить в конкурентной среде. Когда человек — или, точнее, его биологический предок — столкнулся с превосходящими его существами, он не мог победить их физически. Тогда боль, страх и бессилие стали стимулом к созданию нового инструмента — ума, воображения, способности предвидеть и планировать.
Интеллект стал универсальным способом бегства от боли. Благодаря уму человек смог контролировать среду, создавать оружие, строить укрытия, объединяться в группы, изобретать. Всё это — формы защиты от боли, от опасности, от страха уничтожения. Ум вырос из боли, чтобы сделать её переносимой.
Но по мере развития ситуация перевернулась. Интеллект, созданный для выживания, стал источником новой боли. Он породил избыточное мышление, тревогу, страх, внутренний конфликт. Система, изначально задуманная как механизм защиты, превратилась в источник непрерывного напряжения. То, что должно было избавить от страдания, стало его главным производителем.
Если рассматривать весь путь человека от биологии до сознания, становится ясно, что в основе всего лежит одно и то же — тело, стремление выжить, избежать боли и сохранить себя. Личность — это продолжение тела, программа, через которую организм регулирует своё взаимодействие с реальностью.
Вся человеческая деятельность, интеллект, мораль, наука и культура — это производные от одного первичного импульса: как не разрушиться, как не исчезнуть. Личность — это способ организма выстраивать границы между собой и окружающим, способ продлить собственное существование. И всё, что человек считает разумом, свободой, развитием или духовностью, — в своей основе остаётся тем же самым движением тела, пытающегося уберечь себя от боли, которая когда-то стала его первым опытом жизни.

Общее резюме

Документ представляет собой системное исследование природы человеческой личности, рассматриваемой как продукт боли и механизма избегания. В нём прослеживается логика развития сознания от биологического уровня организма до философского осмысления восприятия как самоподдерживающейся программы.
В начальных уровнях описывается, как личность формируется на основе зависимости и подчинения. Первичный импульс — необходимость выживания: ребёнок подчиняется матери, чтобы сохранить связь с источником защиты. Эта зависимость постепенно закрепляется как внутренняя структура, превращаясь в привычную форму взаимодействия с миром. Незавершённость перехода от подчинения к самостоятельности создаёт фиксацию — ядро личности, из которого вырастают дальнейшие реакции и формы поведения.
На последующих уровнях анализируется процесс взросления как система избегания боли. Все привычные черты характера, мораль, рациональность и нормы поведения оказываются результатом вытеснения страдания. Психика выстраивает сложную сеть реакций, которые позволяют не соприкасаться с болью, и именно эта сеть образует личность. Человеческое «нормальное» состояние — не свобода, а стабильная форма избегания.
Постепенно становится очевидно, что личность — это не сознательный субъект, а программа, управляющая поведением и восприятием. Сознание не выбирает, а лишь комментирует происходящее, создавая иллюзию контроля. Человек живёт не в объективной реальности, а внутри устойчивых конфигураций боли, которые воспринимает как мир. Страдание при этом выполняет фундаментальную функцию — оно поддерживает ощущение существования. Без боли исчезает само чувство «я».
На высших уровнях документа программа рассматривается как самоподдерживающаяся система, которая создаёт не только восприятие, но и самого наблюдателя. Реальность — это процесс отражений, в котором боль становится условием существования. Любая попытка освобождения лишь создаёт новую форму удержания, потому что даже стремление выйти из программы является её продолжением.
В финальной части — «Центральной точке» — автор возвращает внимание к биологическому основанию личности. Личность определяется как производная тела — как инструмент взаимодействия организма с реальностью через боль. Боль становится первичным опытом, из которого вырастают интеллект, сознание и культура. Всё, что человек считает развитием, наукой или духовностью, в своей основе остаётся формой защиты организма от боли и страха исчезновения.
Таким образом, документ выстраивает целостную логику: от биологической боли к психическому избеганию, от программы к восприятию, от личности к организму. Человек предстает не субъектом, а процессом, где всё — от инстинкта до разума — подчинено одному закону: стремлению избежать разрушения и сохранить форму существования через боль, которая и является условием самой жизни.