Стремление к покою - омертвление своей системы чувствования, активности и сознания.

Краткая аннотация

Документ представляет собой последовательное описание внутренних состояний, формирующихся под воздействием усталости, страха, боли и имплантов, которые постепенно искажают восприятие, отрывая человека от реальности. В уровнях 1–8 прослеживается движение от первоначального желания покоя и ухода внутрь — к тяжёлому ступору, затем к панической реакции на собственные реакции, к непрерывному анализу и страху остановки, далее — к переживанию психического краха, механическому подавлению чувств, компенсации через имитацию безумия и, наконец, к состоянию полного отупения и разрыва с реальностью.
Центральная точка фиксирует устойчивую установку потенциальной несостоятельности и отказ от действия. Финальный блок описывает работу имплантов, которые разворачивают внимание внутрь, запрещают остановку, создают состояние постоянного бегущего транса и формируют страх пустоты сознания, заставляя строить умственные конструкции вместо реального действия.

2021_07_20

Текущее состояние.

Сейчас я нахожусь, вероятно, в состоянии глубокой усталости, которая проявляется не как временная нехватка сил или кратковременное нежелание что-либо делать, а как тотальное внутреннее сопротивление любому действию, как будто сама идея включиться во что-то вызывает напряжение и отторжение. У меня появляется одно характерное желание, которое я осознаю особенно ясно в процессе разговора: я будто бы живу внутри парадигмы, построенной на странном и резком колебании между гиперответственностью и полной безответственностью, причём промежуточных состояний не существует, и сама идея разделить ответственность или распределить её между собой и другим человеком воспринимается как нечто невозможное.
Если смотреть на текущее состояние усталости, то это, скорее всего, стремление уйти из привычной гиперответственности в противоположную крайность, полностью снять с себя обязательства и словно бы отключиться, позволяя себе состояние, напоминающее отпуск, в котором ничего не нужно решать — такая примитивная фантазия о том, чтобы лежать на море, перевернувшись к верху задней частью тела, и не думать ни о себе, ни о других, ни о процессе. При этом я понимаю, что это не столько физическая усталость, сколько накопленное отвращение и пресыщенность: мне надоело — не устала, а именно надоело — нести ответственность за других, разбираться в чужих сообщениях, постоянно смотреть на себя и сравнивать себя с другими, чувствовать обязанность всё тащить и всё решать.
Одновременно с этим внутри возникает противоположное движение: желание улететь в крайность, в точку, где вообще на всё всё равно, но когда я проговариваю это желание, у меня в груди появляется заметная тревожная боль, особенно в районе солнечного сплетения, и эта боль вызывает мгновенную реакцию испуга, словно она сигнализирует о чём-то внутри меня, что я ещё не могу осознать. Эта боль поднимается вверх, становится острее, и я чувствую, как внутри возникает страх, который я не могу точно оформить, но который отчётливо ощущается как нечто личное и внутреннее.
В этом состоянии появляется странное ощущение отсутствия комфортной позиции, как будто комфорт в принципе невозможен, и любое действие автоматически связано с дискомфортом. У меня появляется мысль, что я будто бы по жизни обречена на внутренний дискомфорт, каким бы ни был мой выбор, и эта мысль вызывает растерянность и ощущение, что я куда-то попала, куда-то полетела, но не понимаю куда и почему.
Когда я направляю внимание на эту боль, я замечаю, что за ней стоит страх, который проявляется как состояние внезапного внутреннего импульса испуга, и он настолько резкий, что словно сбивает прицел внимания: я начинаю повторять «не знаю», как будто теряю способность ориентироваться внутри себя. Это не игра в дурака и не уход от ответа — это неконтролируемая растерянность, будто что-то во мне само смещается, и я не успеваю следить за этим движением. Я действительно испугалась этой боли и той реакции, которую она вызвала, и сейчас нахожусь в ощущении внутреннего рассеивания, когда я не могу до конца понять, что именно со мной происходит.
Это состояние сильно внутреннее, оно не про другого человека — оно про то, что я внутри себя потерялась, и всё, что во мне поднимается, связано с чувством запуганности, ощущением собственной слабости, беспомощности и убеждённостью, что я не справлюсь ни с чем, что бы ни происходило. Здесь есть даже страх перед собой самой, и если просто направлять внимание в эту боль, она как будто сама начинает показывать те ощущения, которые я пока ещё не могу чётко структурировать.

Сейчас я нахожусь в состоянии, которое можно описать как концентрированная беспомощность, возникающая будто бы на пустом месте, из какой-то ерунды, но при этом имеющая очень ощутимое внутреннее воздействие. Я почувствовала боль и начала вдавливаться в неё как в точку, пытаясь рассуждать, понимать, анализировать, проверять, сомневаться в себе, и всё это выглядело как привычная попытка гиперконтроля: «Подожди, остановись и вычисли, в чём ты сейчас находишься». Я сидела и пыталась найти причину резкого изменения состояния, рассматривала это как задачу для ума, который должен вычислить источник и устранить непонятность.
Это и есть моя стандартная внутренняя программа: если появляется неожиданная реакция, которая не проходит сразу, ум мгновенно включает привычный механизм поиска причины, чтобы определить, что именно произошло, найти конкретную точку, из которой возникла эта реакция, и немедленно подавить её, устранить, замаскировать, уничтожить, лишь бы восстановить ощущение контроля. Эта программа работает очень быстро: как только появляется какая-то реакция, я автоматически перехожу в режим «найти источник, понять механизм, предотвратить повторение», включая своеобразную внутреннюю дробилку, которая должна перемолоть любое состояние и обнулить его.
И что важно, сейчас я довольно отчётливо увидела, как эта стандартная программа запускается почти мгновенно: ей достаточно малейшего намёка, чтобы начать уничтожать реакцию, объяснять её, прятать и подменять анализом. При этом я всё яснее понимаю, что сама программа становится предметом наблюдения и что уже пора её проявить не как инструмент работы над собой, а как отдельную структуру, которая запускается автоматически и формирует мой страх перед неожиданными состояниями.
За последнее время я начала замечать, что у меня сформировался своего рода ответный имплант — реактивный механизм, который заставляет меня бояться любых изменений состояния, как будто каждое изменение несёт скрытую угрозу. Иногда я буквально ловлю себя на фразе: «А я испугалась», даже если речь идёт о незначительной эмоции или обычном колебании настроения. Я вижу, что нахожусь в постоянном трансе наблюдения за состояниями, причём в профессиональном трансе, когда я объясняю себе, что у многих людей вечером бывает плохое настроение, что усталость создаёт естественные колебания, что в работе с клиентами иногда происходит что-то, что не сразу замечаешь, и всё это может вылезать позже в виде реакции.
Но моя реакция на любое состояние всегда усиливается в разы: даже когда я испытываю радость, удовольствие или лёгкую эйфорию, у меня мгновенно включается тот же механизм — «Так, от чего я сейчас сбегаю? Почему я это чувствую? Что это значит? Какая в этом опасность?» — и я начинаю использовать свои профессиональные знания для того, чтобы загнать себя в тупик анализа, где любое состояние воспринимается как потенциальная ошибка или скрытая проблема, которую нужно срочно устранить.
Первичный импульс всегда один и тот же: испуг, напряжение и мгновенное включение внутреннего запрета на любое состояние, которое выходит за рамки допустимого набора. И я понимаю, что я сама же создаю себе этот набор, ограничивая себя и одновременно пытаясь удерживать контроль над тем, что невозможно контролировать, потому что состояние меняется постоянно, и его природа не обязана быть рациональной или понятной.

ПРИКАЗываю себе проявить пространство, в котором я выполняю эту программу.

Как только появляется команда, сразу же возникает мгновенный импульс сосредоточиться на какой-то боли, зацепиться за неё и броситься на каждую свою реакцию, особенно на реакцию на реакцию. В какой-то момент возникает внутреннее движение, которое словно бы подталкивает меня к тому, чтобы немедленно анализировать любую вспышку состояния, и я начинаю чувствовать, что за этим стоит не страх, а скорее мощное нервное напряжение, создающее ощущение внутренней замороченности, будто бы есть некий глубокий импульс, заставляющий бросаться на любую эмоцию, которая только появляется.
Эта реакция выглядит так, словно внутри есть механизм, который воспринимает любое ощущение как неправильное и требует немедленного вмешательства: «тут лежит что-то, чего не должно быть». Это ощущение достаточно сильное, и я замечаю, как быстро вхожу в состояние гипернастороженности, когда любая внешняя помеха легко раздражает, как сейчас — громкий голос соседей за окном, который заставляет меня отвлечься, закрыть окно, чтобы не потерять концентрацию, и одновременно вызывает внутреннее недовольство тем, что мне мешают.
Что бы ни происходило, я продолжаю ощущать эту готовность мгновенно броситься на реакцию, будто бы нахожусь в позиции охотника, который сидит в засаде и выслеживает любое движение. Я утрирую, но по ощущениям это именно такая позиция: находиться в постоянном напряжении, заранее ожидая появления чего-то, что нужно немедленно обработать, объяснить, уничтожить, доказав себе, что со мной всё в порядке.
И это напряжение не исчезает — чувство, которое возникло в груди, словно растеклось по всему пространству внутри тела, и я продолжаю возвращаться к нему буквально каждые несколько секунд. Оно фонит, притягивает внимание, будто бы требует постоянного контроля: «что это? откуда? почему оно появилось?» Это происходит автоматически, как будто внимание приклеено к этому ощущению и не может отлепиться.
Если смотреть на это шире, то проявляется именно пространство этой позиции — пространство напряжённого ожидания, в котором я постоянно готова к тому, что появится нечто, что нужно разрушить, подавить, нейтрализовать. В этом пространстве есть внутренняя цель, направленность, мотивационное ожидание: я настороже, я жду, я напрягаюсь заранее, и моя задача — броситься на любую «добычу», которая может свидетельствовать о том, что во мне есть что-то неправильное.
При этом появляется ощущение, что само наличие реакции воспринимается как деструктивное, как нечто, что не должно существовать, будто бы моя задача — сделать себя полностью «мёртвой» в отношении любых эмоциональных движений, чтобы ничего не нарушало контроль. Даже посторонний разговор за окном вызывает автоматическую насторожённость: я начинаю прислушиваться, отвлекаюсь, раздражаюсь, ощущаю, что мне мешают, и одновременно — что должна немедленно подавить эту реакцию, потому что реагировать «неправильно».
И внутри постоянно звучит одно и то же: «надо уничтожить реакцию, она неправильная». Это намерение уничтожения присутствует в пространстве очень явно, оно выражено настолько отчётливо, что я ощущаю себя чем-то вроде одержимого охотника, который следит за каждым движением внутри себя, чтобы привести всё в состояние полной контролируемости, не оставив ни одной спонтанной реакции.

Уровень 1 
Сейчас я нахожусь в состоянии очень размазанного, тягучего замешательства, которое не похоже на резкое «остановили — и я растерялась», а напоминает некое длительное, плотное и равномерно распределённое ощущение, будто оно захватывает всё пространство тела и формирует внутри первую точку, в которой появляется немой вопрос, не имеющий ясной формы. Если попытаться нащупать сердцевину, то это не столько ощущение неправильности в привычном смысле, сколько восприятие того, что всё происходящее со мной как будто «какое-то не то», и это ощущение не имеет чёткой границы между эмоциональным и мыслительным уровнями: оно разлито сразу везде и создаёт впечатление, будто во всей моей жизни что-то устроено неправильно.
При этом это не паранойя и не сформированная парадигма; это слабое, смазанное, едва уловимое состояние, которое трудно облечь в слова, хотя внутренне оно ощущается достаточно отчётливо. Оно похоже на глобальное состояние незнания, словно я нахожусь в плотном коконе, где ещё нет ориентации, направления, попыток разобраться или что-то контролировать. Вместо этого есть ожидание и страх перед любой эмоцией, любой реакцией, любым проявлением чувств, словно сам факт того, что мне придётся переживать что-то острое, резкое или интенсивное, вызывает размазанный страх, который не усиливается, но постоянно присутствует.
Импульс в этой точке — просто остаться на месте, не двигаться, не вступать ни в какие процессы, не делать ни одного шага. Здесь нет контроля, нет стратегии, нет попыток действовать — есть состояние, напоминающее амёбу, которая пытается отползти подальше от любого воздействия. Мне вспоминается фраза, которую я часто повторяла в браке, когда мой муж что-то требовал, чего-то хотел или настаивал: «Господи, оставь мою душу в покое». Эта фраза удивительно точно передаёт текущее состояние — глубокое желание, чтобы никто и ничто не прикасалось ко мне и не требовало от меня участия.
Это глобальное намерение остаться в покое формируется как идеализированная внутренняя точка, из которой всё остальное вызывает напряжение или страх. Всё, что отличается от этого покоя, воспринимается как угроза, как боль, как то, чего я не хочу и не могу снова переживать. Возникает усталость не только от воздействий, но и от самого ожидания, что воздействие снова появится, что снова что-то придётся пережить, что опять будет больно. Эта усталость ощущается как сжатый внутренний кулак, в котором сосредоточено просьба, требование и отчаяние одновременно: «хватит, оставьте меня в покое».
Это не идея и не концепция — это ощущение накопившейся усталости от внешних воздействий, требований, стрессов. Оно похоже на ситуацию, когда тебя бесконечно дёргают, трогают, задействуют, а ты уже настолько истощена, что единственным возможным способом выживания становится отключение. В этой точке нет даже задачи защититься или контролировать; есть только желание буквально руками отодвинуть всё от себя и спрятаться в состоянии покоя, которое не нарушалось бы ничем.
Здесь появляется почти физическое ощущение отторжения, близкое к тошноте: «почему все лезут, чего они хотят, зачем, когда меня наконец оставят в покое». Это состояние сопровождается беспомощностью, потому что я понимаю, что не могу убрать эти воздействия, остановить их или изменить. Я не могу контролировать реальность и не могу решить внешние факторы, поэтому включается единственный доступный механизм — уход внутрь себя, отключение от происходящего, попытка перестать реагировать, потому что ресурсов нет.
Это напоминает динамику, с которой я сталкивалась у некоторых клиентов, особенно тех, кто в детстве переживал постоянные болезненные воздействия или насилие, когда ребёнку некуда деться, и он может сбежать только внутрь своей головы. Здесь ощущается очень похожий механизм: беспомощность перед воздействием и попытка спрятаться в ту часть себя, где ничего не будет происходить, где хотя бы на мгновение можно перестать реагировать.
В этой точке есть раздутый шар ожидания — надежда, что однажды это прекратится, что воздействие исчезнет, человек уйдёт, ситуация рассосётся, боль закончится сама собой. Это состояние жертвы, которая не может изменить ничего в реальности и может только ждать, что мир перестанет дёргать за её внутренние нити.
По сути, это и есть состояние беспомощности: понимание, что изменить ничего нельзя, защититься невозможно, сопротивляться нет сил, и остаётся лишь одно — отключиться, спрятаться, уйти внутрь себя, надеясь, что внешнее прекратит своё давление само.

Уровень 2 
Сейчас во мне проявляется ощущение тяжести, которое лежит в груди как плотный груз, не похожий на камень и не имеющий чёткой формы, но создающий ощущение глубокой внутренней отягощённости. Это чувство не является обидой; оно ближе к грусти, к той тягучей, тихой грусти, которая заставляет отворачиваться, замыкаться и стремиться полностью отключиться. Жизнь воспринимается как нечто чрезмерно тяжёлое, что наваливается сразу со всех сторон, и эта тяжесть становится глобальной — словно она приглушает любую попытку что-то менять, что-то делать, куда-то двигаться или даже сознательно избегать чего-то.
Внутри возникает впечатление, будто я сдалась, потеряла способность сопротивляться и оказалась в состоянии тупой, плотной отключки, которое полностью поглощает моё внимание. Я сижу в нём, словно укрытая в собственном коконе, и мне важно, чтобы этот кокон ничто не пробило. Это состояние я узнаю очень отчётливо: оно напоминает те периоды детства или юности, когда происходило что-то значимое и болезненное, и я настолько уставала от длительных переживаний, что в какой-то момент просто проваливалась в эту тяжесть, растворяясь в ней до ощущения даже почти «приятной» неподвижности.
Это ступор, который становится самостоятельным пространством и очень трудно поддаётся разрушению изнутри. Ситуации в реальной жизни могут быть относительно лёгкими, но внутренне человек живёт в этом состоянии, как будто находясь внутри глухой точки, при этом внешне продолжая выполнять какие-то действия. Это напоминает путь «в себя», когда внешнее перестаёт иметь доступ, а окружение не может ни дотронуться, ни достать.
Этот кокон непробиваем, и его проявления заметны даже на уровне поведения: если кто-то подходит — хочется просто встать и уйти, не вступая в контакт, как если бы я находилась в сне, из которого меня не нужно и не стоит будить, потому что просыпаться я совершенно не хочу. Это состояние, в котором хочется перестать думать, перестать воспринимать, перестать чувствовать, словно превратиться в неподвижный камень, который ничем нельзя пробить.
Всё внимание оказывается направленным на поддержание этого отключённого состояния, и оно наполняется ощущениями, но ни одно из них не является острым; всё сглажено плотной, непроницаемой мембраной. Я как будто сама решаю, что чувствовать, а что не пропускать, и внешнему миру в этом нет места. Внешние обстоятельства, люди, ситуации — всё остаётся за пределами этого кокона, как будто их вообще нет.
Здесь присутствует иллюзия контроля над состоянием: я могу бесконечно прокручивать своё переживание, драматизировать, объяснять, развивать внутренний сюжет, но внешнее всё равно не допускается. Это не эмоциональная осознанность, а полное самозамыкание, состояние, в котором я отключаюсь от мира, погружаясь в собственный внутренний слой.
Люди, которые всё же проходят в поле восприятия, воспринимаются как потенциальный источник боли или угрозы, и появляется автоматическое стремление отойти, убрать контакт, отказаться от взаимодействий, которые навязывает реальность. Мир как будто требует вовлечённости, но в этом состоянии любое вовлечение нежелательно, и даже попытки других помочь выглядят навязчивыми. Если человек спрашивает: «Как тебе помочь?», единственный внутренний ответ — уйти, исчезнуть, перестать появляться в моём поле, потому что лучшая помощь — не приближаться.
Здесь всё внешнее становится похожим на кино, на нереальную картинку, которую я вижу, но её значимость обнулена до нуля. Внешнее существует, но оно заранее обесценено, как будто лишено смысла. Всё внимание обращено внутрь, где есть свой собственный мир, своя реальность, свои переживания, и только они имеют вес.
Внешний мир воспринимается как фантом, которому не стоит уделять внимания. Я — в себе, в собственном закрытом внутреннем пространстве. Мир — что-то далёкое и плоское, от чего хочется только отмахнуться.

Уровень 3 
Здесь возникает состояние панической усталости, как будто я оказалась в нём внезапно, и первое, что поднимается, — это мучительное ощущение: «как же всё устало, как же всё надоело, как же всё невозможно терпеть». Любая реакция — внешняя или внутренняя, приходящая из реального опыта, из программы или из случайного импульса, — воспринимается уже не как нейтральное явление, а как невыносимая нагрузка, вызывающая раздражённое отторжение: «я устала от тебя, я не могу больше».
Это состояние по природе отличается от первого уровня: там была беспомощность перед давлением внешних воздействий, боль от перегруженности и ощущение, что я ничего не могу с этим сделать. Здесь же появляется другое измерение — ощущение, что внутри кокона, который вроде бы должен был защищать, вдруг что-то пробилось, и внутренняя мембрана оказалась проницаемой. Возникает реакция, похожая на резкое «зачем, откуда, почему снова, сколько же можно», и обращённая не наружу, а на сам факт появления реакции как таковой.
Образ напоминает ситуацию, когда я сижу внутри какой-то бочки, а туда внезапно залетает рой мух, которые кружат над самой поверхностью — одна к одной, без промежутков, создавая ощущение тотального перенасыщения, в котором хочется только одного: «уберите, пожалуйста, уберите это, вынесите, я больше не могу». Это состояние действительно невыносимо, и я понимаю, что оно во многом самосозданное, проистекающее из трёх предыдущих точек, но от этого оно не становится слабее.
За этим ощущением стоит идея, что я должна реагировать на всё, даже на малейшие внутренние импульсы, и реагировать болезненно. Внутренние процессы становятся подобием множества жужжащих объектов, которые нельзя пропустить, и каждый из них воспринимается как обязательный к обработке и одновременно как разрушительный. Любое состояние воспринимается как опасность: во-первых, потому что оно нарушает с таким трудом удерживаемый покой, а во-вторых — потому что само по себе кажется угрожающим.
В первом уровне внешние воздействия воспринимались как опасные и разрушающие. Здесь же опасными и разрушающими становятся мои собственные реакции. Проблема перестаёт находиться во внешнем мире — она перемещается внутрь, превращается в конфликт между мной и моими же состояниями. Возникает восприятие, в котором источник реакции исчезает, а остаётся только реакция как автономный объект, существующий вне связи с реальностью.
Это создаёт эффект, в котором я больше не вижу мир, не вижу событий, не вижу реальных причин — я вижу только реакции. Всё остальное выключено, и локус восприятия перемещается в замкнутый, почти аутичный внутренний мир. Я реагирую не на события, не на взаимодействия, не на поступки других людей — я реагирую на собственные реакции, которые кажутся мне самодостаточными, опасными и требующими контроля.
Здесь появляется ключевой разрыв: субъективная реальность перестаёт связываться с объективной. Реальность существует, но я её больше не воспринимаю — она отрезана, и вместо неё остаются только внутренние импульсы, которые нужно ловить, подавлять или бояться. Даже если логически я могу установить связь между реакцией и внешней причиной, эта связь остаётся формальной, без живого восприятия.
Даже если ум объясняет: «это произошло из-за вот этого события», ощущение не приходит — реакция продолжает жить в своём автономном пространстве, полностью отделённая от источника. И по мере того как это усиливается, мир превращается не в набор реальных процессов, а в бочку, заполненную внутренними мухами, которые кружат, шуршат и требуют внимания, в то время как сама реальная реальность перестаёт быть доступной.
В этом состоянии я действительно оказываюсь не в мире, а внутри этой бочки с мухами — внутри мира своих реакций, которые полностью затмили реальные события, реальные программы и реальное пространство взаимодействий.

Уровень 4 
Это состояние тоже тягостное, но оно имеет иной оттенок, который можно описать как внутреннее поражение, проигрыш самой себе, когда с одной стороны ощущается невозможность продолжать, а с другой — возникает страх перед болью, который не позволяет полностью сдаться. Это чувство я узнаю очень хорошо, хотя его всегда трудно было сформулировать: будто если отпустить контроль, если разжать вожжи хотя бы на секунду, то жить вообще станет невозможно, словно само существование рассыплется.
Здесь формируется идея постоянной борьбы со своими реакциями, бесконечного анализа, пытливых попыток понять, что именно происходит, откуда всё это берётся, и как всё-таки удержать связь с реальностью, которая уже почти утрачена. Возникает отчаяние не только перед самой реакцией, но и перед самой идеей, что «с этим надо что-то делать», и отчаяние прямо пропитывает всё пространство. Это не просто усталость — это паническое убеждение, что без усилия, без контроля, без бесконечной попытки вычислять и отслеживать реакции ничего не получится, и я окажусь в полном развале.
Именно поэтому возникает остервенелое желание крутить, вращать, повторять одни и те же мыслительные процессы — как попытку удержать хоть какую-то опору, чтобы не провалиться. Здесь появляется иллюзия, что я управляю своим состоянием или что могу научиться им управлять, хотя по сути сама структура состояния уже полностью разрушает эту возможность.
Это паника перед проигрышем, паника перед тем, что ничего нельзя сделать и что любое прекращение ментальной активности станет концом. В этом уровне связи с реальностью почти нет, но ум продолжает работать только ради того, чтобы не остановиться.
Появляется жесткая установка: «крути, крути, крути, иначе всё рухнет», будто остановка — это смерть, паралич, полная недееспособность. Остановка воспринимается как катастрофа, как момент, в котором мир рушится, жизнь становится невозможной, и я окончательно проигрываю. Пока я что-то анализирую, пока кручу процессы, существует иллюзия надежды — но стоит остановиться, и появляется образ полной гибели, разрушения, необратимой беспомощности.
Отсюда возникает отчаянный ритуал: нельзя остановиться, нельзя прекратить умственную работу, нельзя допустить паузы, потому что тогда реакции захлестнут, мухи в бочке набросятся и разорвут, и я уже ничего не смогу сделать. Это страх перед беспомощностью такого масштаба, что его можно сравнить со страхом паралича или страхом внезапной полной утраты функций — страхом, который парализует саму возможность остановиться.
Это состояние удерживает меня в непрерывном движении, в постоянной внутренней суете, потому что сам факт остановки воспринимается как конец — и потому, что я не могу больше справляться, и потому, что внутри уже сформировался образ катастрофы, которая неизбежна, если прекратить этот мучительный контроль хоть на секунду.

Уровень 5 
Ощущение здесь такое, будто в пятую точку нет никакого пути, будто чтобы попасть сюда, что-то внутри должно сломаться, треснуть, разрушиться, как если бы меня буквально выбрасывало из всего предыдущего пространства вниз, в иной слой. И первым проявляется чувство удушья — воздуха не хватает, дышать невозможно, и это не просто метафора, а состояние, которое напоминает паническую атаку, где всё тело застывает в подавляющем ощущении внутренней катастрофы.
Я оказываюсь в положении, где не могу пошевелиться, и состояние переживается как конец жизни — не в смысле физической смерти, а как ощущение полного отсутствия выхода из собственного психического круга. Это тот момент, когда хочется закрыть глаза и закричать от ужаса, потому что внутри возникает переживание, будто я окончательно проиграла и провалилась.
Это чувство полной беспомощности перед собственной психикой, которая перестаёт подчиняться, и я понимаю, что оно похоже на то, что происходило со мной несколько лет назад, когда мы с вами работали с низкоуровневыми процессами: я тогда буквально не могла ничего сделать с собой, и единственным внутренним движением было желание закрыть глаза, кричать и звать на помощь, потому что казалось, что голова подвела окончательно и всё больше не работает.
Появляется ясное восприятие, что реакции становятся неконтролируемыми, неуправляемыми, будто я становлюсь жертвой собственной «поехавшей крыши», если говорить прямо. Здесь рождается позиция человека, который воспринимает себя как полностью беспомощного перед своим психическим состоянием, как будто я сама становлюсь теми клиентами, которые приходят в крайней точке, уже готовые посадить себя на наручники, лечь на стол и сказать: «делайте со мной что угодно, только снимите это состояние, унесите меня отсюда, я сама не справлюсь».
Это состояние, в котором я ощущаю свою голову как что-то сломанное, ненадёжное, полностью вышедшее из-под контроля, и мне кажется, что я ничего не могу изменить, ничего не могу сделать, и более того — даже сопротивляться больше нет сил. Здесь возникает образ движения к психиатру, потому что именно так воспринимается реальность: я объявляю себя ненормальной, объявляю себя неспособной управлять тем, что происходит внутри, и мне кажется, что единственный выход — признать поражение и полностью отдать управление внешним специалистам.
Появляется убеждение, что никакая работа над собой уже не поможет, что голова сломалась окончательно, что это не реакции, не внутренние импульсы, не процессы, а именно «слом» психики, который невозможно исправить иначе, кроме как медикаментами и врачами. И хотя позже выясняется, что это не так, в момент проживания пятой точки убеждённость в собственной «ненормальности» и полной психической недееспособности ощущается абсолютно реальной и критической.
Это и есть ядро пятого уровня — ощущение катастрофического провала, беспомощность перед собственной психикой, внутренняя капитуляция и убеждение, что я полностью потеряла возможность что-то делать с собой и вернуться к управлению своим состоянием.

Уровень 6 
В этом состоянии появляется ощущение, что уже достигнуто дно и ниже опускаться некуда, словно уровни 6, 7 и 8 образуют нижние слои, за которыми нет больше пространства. При этом возникает странная мысль о том, что многие люди, живущие в таком состоянии, выглядят откровенно сумасшедшими, словно полностью отключёнными, хотя продолжают существовать в привычной социальной оболочке.
Даю команду «ПРИКАЗываю себе проявить пространство шестого уровня» - и сразу возникает тяжёлый тревожный фон, который лежит по всей внутренней поверхности, словно плотный слой на дне. Это ощущение, что нужно волевым усилием подавить всё, что происходит внутри, и имитировать жизнь, действуя как некое животное, приспособленное лишь к механическому существованию.
Здесь подавление не напоминает рассуждения и не связано с попытками анализировать; это не мозгодрочение, а именно подавление собственного самоощущения, подавление возникающих чувств, подавление всего, что поднимает голову. Это состояние лишено парадигмы «я больная» или «я здоровая» — здесь нет оценочной категории. Это просто прямое физическое и психическое действие: подавить, вытеснить, не позволить проявиться.
При этом появляются ощущения, описать которые сложно, потому что раньше я полностью не доводила это состояние до выполнения, и мне приходится буквально реконструировать его в моменте. Но если смотреть на то, как я обращаюсь с физической болью, то здесь проявляется аналогичная динамика: я действительно умею подавлять физическую боль, словно опуская какой-то внутренний полоз вниз и заставляя себя жить так, будто боли нет. Если направить внимание на боль, она становится сильнее — но если перенаправить внимание усилием воли, можно сделать вид, что её не существует, и функционировать дальше.
Так и здесь: появляется целая система имитации жизни, построенная на избегании боли — не только физической, но и той, которая связана с ощущением собственной «ненормальности». Внутри формируется убеждение, что я живу как нормальный человек, как здоровый человек, хотя боль — внутренний фон, присутствует постоянно. Чтобы удерживать эту иллюзию, приходится постоянно отворачиваться от любой боли, от любого намёка на внутренние процессы, от любых проявлений, которые напоминают о психическом дискомфорте.
Возникает стойкий девиз: не держать внимание ни на какой боли — ни на физической, ни на эмоциональной, ни на страхе, что «крыша поехала». В глубине можно знать, что внутри что-то сломано, но единственный способ не чувствовать это — имитировать нормальную жизнь, закрывая всё от себя и других, подавляя каждый внутренний импульс.
Здесь существует опасность полного ухода в психотическое состояние, потому что при длительном подавлении, если не подключать помощь или медикаментозную поддержку, можно окончательно потерять способность критически воспринимать своё состояние. Человек перестаёт отдавать себе отчёт в том, что с психикой или телом происходит что-то не то. Подобно тому, как можно забыть о физической боли, проехав двадцать километров на велосипеде и убедив себя, что если я это сделала, значит, я здорова, — так же можно перестать замечать симптомы психической нагрузки и говорить себе: «я нормальная, раз функционирую».
И постепенно, шаг за шагом, эта линия подавления опускается всё ниже, вытесняя всё, что можно вытеснить. Полозок идёт вниз, и состояние приближается к полной внутренней отключке. Я понимаю, что у многих людей этот процесс доведён до предела, и они действительно превращаются в некое подобие зомби — внешне функционирующих, но полностью отключённых изнутри.
Для меня это болезненно узнаваемо и пугающе понятно, потому что это — структура моей программы. Суть шестого уровня — создать имитацию жизни, в которой сознание полностью выключено, а функционирование построено на механическом подавлении себя. Это не аватар и не маска — это настоящее внутреннее зомби-состояние, в котором движения, действия, решения и весь образ жизни определяются одной задачей: уйти от боли, подавляя любую попытку сознания подняться на поверхность и напомнить о себе.

Уровень 7 
В этом уровне проявляется какое-то морально тяжёлое состояние, настолько неприятное, что даже не хочется на него смотреть. Я пытаюсь понять, что именно чувствую, и отделить своё текущее восприятие от самой реакции сопротивления, которая возникает почти автоматически, когда я начинаю вглядываться в эту точку.
Здесь становится очевидным, что я пытаюсь удержаться в ощущении «я живая», будто бы пытаюсь доказать себе это любым способом, хотя предыдущие уровни уже утянули меня в состояние внутренней мёртвости. Шестой уровень по сути формирует программу перевода себя в состояние «я мёртвая», и седьмой уровень становится отчаянной попыткой сбежать от этого ощущения, доказать любой ценой, что я не мёртвая, что я всё ещё могу проявиться.
Возникает впечатление, будто я всё время возвращаюсь на какой-то другой виток этой программы, где включается импульс совершать безумные поступки, бросаться в рискованные ситуации, уходить в алкоголь, кураж, адреналин, шум, громкие песни — во всё то, что создаёт иллюзию яркости и ощущение, что «живой человек прошёл». Это напоминает попытку имитировать чувство «я живая», потому что внутренняя боль говорит о противоположном: что я не чувствую себя живой.
Мне больно наблюдать это, потому что я действительно так жила — не только в последние годы, но и гораздо раньше. Это давняя программа, которую я выполняла всю жизнь: доказывать себе свою «живость» через собственное безумие. В каком-то смысле это становится внутренним способом сказать: «если я ебанутая — значит, я живая».
Пятый уровень даёт переживание психического развала, шестой — имитацию мёртвенности, отключённости, а седьмой превращается в попытку вернуть ощущение жизни через имитацию сумасшествия. Это не настоящее безумие и не настоящая потеря контроля — это контролируемая, зомбически направляемая имитация сумасшествия, которая должна подтверждать, что во мне всё ещё есть жизнь.
Я начинаю понимать, почему мне было так больно смотреть в эту точку: это искусственно созданная, тщательно поддерживаемая фигура безумства, которая выполняет функцию возврата «живости» в условиях, когда настоящую жизнь я почувствовать не могу. Это не подлинное ощущение, а отчаянная замена, суррогат, всплеск, который должен скрыть мёртвенность, накопившуюся в предыдущих уровнях.
Так формируется целый механизм: если я не совершаю безумных поступков, если не разрушаться, не рискую, не падаю в крайности, то возвращается переживание собственной мёртвенности. Отсюда и возникает ощущение, что если я что-то в себе проясню, если заберу этот импульс безумия, то мне придётся столкнуться с ощущением, что я мёртвый мешок, что внутри нет никакого движения, а есть только гнев и пустота.
Таким образом, седьмой уровень становится имитацией жизни через имитацию безумия — попыткой компенсировать провал, наступающий после шестой точки. Это в каком-то смысле даже имитация самоубийства сознания: отключить ум настолько, чтобы почувствовать хоть какое-то движение. Это попытка контролируемо выключить ум, заменить ощущение мёртвенности на вспышку хаоса, разрушения, поступка, который хотя бы создаёт иллюзию яркости.
Именно так работает эта программа: твори безумство — и ты словно живой. Разрушайся — и ты словно существуешь. Делай что-то шокирующее, острое, резкое — и появляется краткий импульс «я есть». Это не жизнь, а её суррогат, но на уровне этой точки он воспринимается как единственно доступное доказательство собственной живости.

Уровень 8 
На протяжении всей работы с этой точкой я ощущаю, как боль, возникшая внизу, постепенно поднимается вверх, и сейчас она стоит уже в горле, словно упершись внутри груди и не давая свободно дышать. На её фоне проявляется состояние, похожее на нарастающее безумие — но не яркое, а ровное, непробиваемое, с удивительным самодовольством, как будто внутри включается позиция глубочайшего идиота, самодовольного и полностью отрешённого. Это воспринимается как ощущение: «ой, я классный», хотя за этим скрывается полная отключённость и отсутствие понимания происходящего.
Возникает почти карикатурная внутренняя фраза, которую когда-то произнёс мой первый муж в шутку: «я дурак, а мне хорошо». Но здесь это ложится уже не в шутку, а в прямом смысле: хорошо быть дураком, хорошо быть отключённым, хорошо быть неосознающим, потому что появляется лёгкость и какая-то странная безответственность.
Седьмой уровень подводит к этому состоянию, создавая контролируемую имитацию безумия, а здесь происходит переход в совершенно иной регистр — в весёлое, безбашенное, но полностью пустое отупение. Это состояние «ха-ха-ха, ля-ля-ля, я дурачок», и оно представляет собой крайний уровень внутренней отстранённости, когда любые связи с реальностью полностью разорваны.
Это ощущение напоминает желание включить в себе «дебила», перестать понимать, перестать осознавать, перестать давать себе обратную связь, забыть, что ты делаешь, и почему ты это делаешь. Это весёлый идиотизм, который выглядит лёгким, но имеет крайне жёсткое содержание: внутри нет чувств, нет понимания, нет восприятия — только аутичное состояние, в котором я не вижу, не слышу и не воспринимаю реальность.
Я понимаю, что на сессиях я попадала в это состояние не раз, и оно всегда проявлялось одинаково: человек может сидеть напротив и на вопрос «что ты делаешь?» честно отвечать «я не знаю». И это не сопротивление, не отговорка, не игра — это реальное состояние, в котором нет субъекта, способного что-то понять. Любая попытка работать с таким человеком упирается в то, что он действительно не может дать никакой информации, кроме симптомов, потому что сама структура восприятия выключена.
У некоторых людей это состояние проявляется как буквальная вера в самые нелепые идеи, и они честно считают, что проблемы упали с неба, что кто-то прилетит на голубом вертолёте и всё исправит. Это пример того, как в восьмой точке запускается полное отупение: человек совершенно серьёзно верит в то, что логике не поддаётся, потому что внутренний мир здесь не соединён ни с реальностью, ни с причинностью, ни с собственными процессами.
Именно такое состояние я наблюдала, например, у некоторых людей старшего возраста, которые искренне рассказывали о трёхметровых атлантах под землёй и тайных подземных цивилизациях. Это не шутка и не игра — это реальное отупение, в котором отсутствует способность мыслить критически, осознавать себя или воспринимать связь событий.
И когда я смотрю на эту точку, я понимаю, что сама неоднократно проходила через этот цикл: от боли и паники — в отключку, от отключки — в имитацию безумия, а затем — в полное, ничем не защищённое состояние идиотского отупения, которое кажется лёгким, но на самом деле является финальным уровнем внутреннего разрыва с реальностью.

Центральная точка 
Сейчас появляется ощущение лёгкого удовольствия и даже какого-то спокойствия, которое особенно ощущается на фоне того, что в начале сессии боль поднималась всё выше и выше, а теперь постепенно отпустила. Остаётся только небольшой дискомфорт в горле, который воспринимается скорее как остаточное напряжение, не имеющее прямой связи с тем процессом, который происходил. Возникает чувство, что стало немного легче, как будто внутреннее пространство расширилось, и появилось место для дыхания.
Внутреннее состояние при этом скорее похоже на незнание, куда именно направить внимание, потому что ощущение объёма вокруг очень велико, почти детское по своей природе, когда пространство кажется огромным, а ты чувствуешь себя маленьким и не до конца понимающим, как устроено происходящее. Это состояние непонимания не связано с внешними проблемами или задачами — оно больше похоже на опыт пребывания в реальности, где ещё нет взрослого взгляда и нет привычных механизмов решения вопросов.
Интересно, что здесь нет чувства кокона, нет ощущения зажатости или попытки отгородиться, которые были на всех предыдущих уровнях. Напротив, появляется чувство некоторой безопасности, хотя оно всё равно окрашено лёгким ожиданием неожиданного события — будто пространство открыто, но в нём присутствует тонкая настороженность.
Здесь отсутствует ощущение себя как взрослого человека, который может разбираться с задачами и справляться с проблемами. Возникает параллельная линия восприятия: есть взрослая часть, которая способна решать вопросы, действовать, получать результат и закрывать задачи, и есть другая часть — как бы параллельная личность, которая остаётся в состоянии ребёнка, не опирается на опыт и не использует свою взрослость.
Появляется ощущение, что существует нечто внутри, что всё время пытается ослепить, лишить ориентации, лишить простоты восприятия. Хотя в реальности многие процессы вполне прозрачны: вопросы недвижимости решаемы, существуют надёжные механизмы проверки, профессиональные риэлторы, ответственные организации, которые берут на себя часть рисков; финансовые задачи имеют понятные алгоритмы; социальные связи формируются достаточно естественно, что подтверждается многолетним опытом.
Но при этом опыт, накопленный за десятилетия, будто бы не учитывается той внутренней частью, которая всё время удерживает состояние потенциальной беспомощности. Сколько бы раз ни подтверждалось, что задачи решаемы, что сложности преодолимы, что социальные связи возникают естественным образом, внутри сохраняется тяжёлое, плотное убеждение, что если я окажусь в новом месте, то ничего не получится, люди не появятся, контакты не сформируются, и я не справлюсь.
Это убеждение воспринимается как структура, вес которой сравним с огромным грузом, тогда как весь реальный опыт ничем не помогает эту конструкцию поколебать. Именно это и формирует состояние потенциальной беспомощности — устойчивую внутреннюю установку, что потенциально может не получиться, что потенциально что-то пойдёт не так, что потенциально я не справлюсь, даже если объективно известно, что многие задачи решаются легко и прозрачно.
Это состояние делает весь процесс восприятия мира каким-то двояким: на уровне фактов жизнь понятна, прозрачна и логична, а на уровне внутреннего восприятия существует слой, который будто специально поддерживает ощущение неготовности, неприспособленности и невозможности опираться на собственный опыт, оставляя внутри ребёнка, который видит огромное пространство, чувствует свою малость и не знает, куда направить внимание.

При всём этом сохраняется отчётливый флёр внутреннего предупреждения, почти приказа себе туда не ходить, не начинать никаких действий, потому что точно не справишься. Это ощущение занижения сил, возможностей и потенциала настолько устойчиво, что формирует целую систему восприятия: любое движение заранее объявляется невозможным, любое усилие — заранее обречённым на провал, а сама способность действовать — недостаточной.
Если я всё-таки оказываюсь в ситуации и уже начала что-то делать, то сейчас, по крайней мере, могу это удержать и как-то рулить, но раньше даже этого не было. Когда я жила внутри убеждения «точно не справлюсь», я и действовала как человек, который не справится. Я избегала серьёзных решений, боялась кардинальных шагов, выбирала недеяние как единственно безопасный вариант. Этот страх потенциальной несостоятельности блокировал всё, что можно было изменить, и делал меня жертвой обстоятельств, хотя реальная способность действовать у меня была и есть.
Парадокс в том, что у меня всегда были ресурсы, интеллект, умение разбирать ситуации, и даже способность действовать жёстко и результативно, что подтверждается конкретными случаями. Например, когда я всё-таки поставила свекровь на место, достаточно было десятиминутного разговора, чтобы прекратить многолетнее давление, и проблема исчезла на три года. Но до того момента я была уверена, что не справлюсь, что инициатива лишь ухудшит ситуацию, что это приведёт к конфликту с мужем или к ещё худшим последствиям, и эта уверенность буквально парализовала любые шаги.
Именно так рождается постоянное самоубеждение в потенциальном проигрыше, которое разрастается как процесс: я нахожу аргументы, почему любое действие приведёт к ухудшению, почему результат будет хуже, чем если ничего не делать, почему лучше сохранить статус-кво, чем пытаться изменить ситуацию. И в итоге я не рассматриваю, что действие может улучшить ситуацию, что оно может дать результат, что оно может освободить. Я смотрю только в сторону разрушения, только в сторону риска, только в сторону возможного провала, и этим полностью отрезаю себе возможность влиять на происходящее.
В этой точке центральной идеей становится отказ решать и отказ действовать. Я могу рационально дойти до решения, могу построить логику, могу увидеть правильный ход, но затем собственными же аргументами убеждаю себя, что действовать не стоит. Так возникает дефолтный выбор недеяния, который кажется безопасным только потому, что отсутствие действия не ухудшит ситуацию, в то время как действие, по внутреннему убеждению, обязательно приведёт к худшему результату.
Этот отказ от действия начинает распространяться на всё: можно решиться сесть на диету, но три года не приступать, потому что «слишком сложно», «не получится», «всё равно наберёшь обратно», и эти же механизмы копируются на эмоциональные, бытовые и жизненные решения. Постепенно формируется непробиваемая установка, что действие ведёт в тупик, в тёмный лес, к ухудшению, к боли, а недеяние — это единственная стратегия выживания.
Есть ощущение, что часть этого пришла из семьи: постоянные предупреждения, транслируемый страх последствий, установка на избегание любых шагов. Но сейчас это уже неважно, потому что эта структура внутри меня укоренилась настолько глубоко, что стала восприниматься как собственное родное мышление. И она безостановочно производит один и тот же поток: не действуй, не пробуй, не трогай, не вмешивайся, потому что будет хуже, потому что не справишься, потому что справляться вообще — не твоё.

Ответный имплант 
Внушает.
Этот имплант создаёт ощущение, будто всё внимание заворачивается внутрь, словно какую-то часть меня разворачивают от внешнего мира в сторону узкого внутреннего тоннеля, по которому я должна бежать, ничего не замечая. Возникает едва уловимое физическое чувство — небольшое смещение, разворот внутрь, а также состояние, похожее на стремительный бег, при котором невозможно остановиться и оглядеться. Это внушает постоянное ощущение запрета на паузу, запрета на остановку, запрета на попытку посмотреть, что происходит, что нужно сделать и какое решение необходимо принять.
Главное состояние, которое создаёт имплант, — страх не перед действием, а именно перед остановкой. Остановка воспринимается как парализующее состояние: как будто всё внутри замирает, перехватывает дыхание, и возникает сильное внутреннее ощущение, что останавливаться нельзя. Этот страх не связан напрямую с реальностью; он связан с обстоятельствами, которые требуют решения, с моментами, где нужно увидеть расклад и начать действовать. Здесь появляется не чувство недееспособности, а именно страх перед любым шевелением, даже перед попыткой принять решение.
Поэтому все решения оказываются сделанными на рывке — спонтанно, на ходу, без анализа, без остановки, без рефлексии. Они либо навязаны, либо сделаны в состоянии бегущей мыслимешалки, которая не даёт задержаться даже на секунду. Имплант формирует принудительное пребывание в ментальном беге, в трансовом режиме, где всё происходит стремительно, бессистемно, автоматически, а любое замедление наказывается внутренним страхом.
В этом состоянии невозможно остановиться, оценить обстановку и увидеть, что реально происходит. И дело не в том, что я не могу посмотреть — я не останавливаюсь. Жизнь сама периодически выбивает меня из этого бега, как удар по лбу, и в такие моменты я вдруг оказываюсь в реальном восприятии: вот я, вот ситуация, вот пространство. Именно так это происходит и на сессиях — будто что-то резко стопорит движение, и появляется возможность хотя бы мельком увидеть, где я нахожусь. Но в обычном режиме сама структура импланта запрещает остановку внимания, запрещает восстановление восприятия, запрещает паузу.
Принуждает.
Имплант принуждает искусственно разгонять процесс: драматизировать, притягивать к себе бессмысленные цели, создавать иллюзию важности любых задач, лишь бы оставаться в движении. Он заставляет занимать жизненное пространство нелепыми целями и хаотичной активностью, превращая любую мелочь в срочную необходимость. Возникает ощущение бесконечного бега от себя и от реальных вопросов — я бегу, потому что надо бежать, потому что любая остановка напоминает о том, что надо решать, выбирать, действовать, брать ответственность.
Запрещает.
Имплант запрещает задаваться вопросами о смысле происходящего. Он полностью глушит критичность: зачем я это делаю, почему я это делаю, к чему это ведёт — всё это выключается. Никакого анализа, никакого наблюдения, никакого выяснения причин.
Точки привязки и идеи и установки из этих точек
Точки привязки импланта связаны прежде всего со страхом боли. Чтобы остановиться и оценить реальность, нужно увидеть уже накопленную разруху, признать, что многое было сделано вслепую, и столкнуться с последствиями. Это внушение создаёт идею, что остановка означает признать проигрыш. Поэтому я продолжаю бежать, даже если цель нелепа, даже если всё бессмысленно, потому что остановка будто бы означает окончательный крах. Лучше дотянуть до конца любой искусственный сценарий, чем развернуться и посмотреть, что происходит на самом деле.
Имплант также усиливает нежелание брать ответственность за себя. Возникает чувство, что если я остановлюсь, то придётся увидеть свои намерения, свои решения, свою роль в происходящем. И появляется страх увидеть, что я не такая, как сама себе рассказывала. Решение и действие представляются чем-то невероятно сложным, драматизированным и почти неподъёмным, поэтому легче продолжать движение без сознательности, где, кажется, будто никто и не спросит.
Возникает иллюзия, что если действовать без осознанности, то ответственность как будто снимается. И хотя в реальности всё равно отвечаешь за свои действия, внутри создаётся провальный коридор — как будто можно провалиться в бессознательность и избежать ответственности.
Сюда же относится и сегодняшняя гиперактивность: желание хватать на себя всё подряд, доказывать свою ответственность, но фактически компенсировать пустоту принятия решений тем, что я имитирую движение, загружаюсь задачами, играю в непрерывную занятость. За этим стоит боль от отсутствия настоящего решения и настоящего действия — боль, которая никуда не уходит, пока имплант принуждает меня бежать вместо того, чтобы остановиться и посмотреть.

Приобретённый имплант 
Внушает.
Этот имплант создаёт в животе резкое, плотное и почти мгновенное напряжение — прежде ничто подобное не проявлялось так резко. Оно возникает как внутренний страх перед реальностью и перед самой жизнью, однако не как страх неспособности справиться, а как более глубокое ощущение, будто само пространство пугает, будто оно слишком пустое, слишком большое и слишком неопределённое. Это даже не страх в обычном смысле, а какое-то неоформленное, трудноописуемое состояние тревоги, которая направляет меня к постоянному поиску точки, за которую можно вцепиться.
Именно вцепиться, а не опереться. Опереться — это про устойчивость, про контакт с реальностью, а здесь имплант формирует совершенно иное — судорожное стремление схватить что-то внешнее: человека, идею, концепцию, теорию, способ мышления. Главное — не остаться в этой пустоте сознания, которая воспринимается как зияющее пространство, где нечем заполнить внутренний объём, где нет направления и где возникает необходимость самим присутствием в сознании выдерживать реальность.
Имплант создаёт постоянное движение, почти внутренний импульс: надо двигаться, надо знать куда идти, надо выбрать направление, надо подхватить очередную идею, чтобы было хоть что-то, за что можно держаться. Здесь движение в сознании запрещено, движение в реальности тоже запрещено, а разрешено только движение по конструкциям, которые создаёт сам имплант. Поэтому вместо реальных решений возникает стремление заполнить пространство знаниями, теориями, умственными схемами.
Эти конструкции не дают возможности действовать самостоятельно. Наоборот, формируется установка, что движение возможно только через идеи, через чужие знания, через внешние парадигмы, через разрешение извне. Возникает ощущение, будто я — ребёнок, который должен получить указание, разрешение, направление, и только тогда может двигаться. Полный запрет на решение за себя возникает именно здесь: любое действие должно быть обусловлено внешней информацией.
Изначальное состояние, в котором этот имплант начинает работать, — состояние пустоты. Оно свободное, но пугающее, и имплант стремится заполнить его как можно быстрее и как можно плотнее, создавая из сложных, запутанных структур целый мир ментальных игр. В итоге жизнь начинает проживаться именно через эти игры, а не через реальность. Пустота сознания воспринимается как прыжок в пропасть: неизвестно, что там — ледяная вода или кипяток, спасение или разрушение. Поэтому каждая попытка рассоздать какую-то парадигму воспринимается имплантом как угроза, как риск остаться один на один с пустым сознанием.
Принуждает.
Имплант принуждает непрерывно строить новые умственные игры на всё более низких уровнях: чем слабее структура, чем она дефектнее, тем сильнее потребность её достраивать. Он втягивает в бесконечный цикл создания иллюзорных целей, ложных теорий, глючных интерпретаций. Сознание как таковое объявляется опасной пустотой, в которой невозможно находиться, а реальность допускается лишь как материал для реализации целей этих умственных игр. Даже способность воспринимать реальность не запрещается напрямую, но она фильтруется полностью через эти конструкции, так что любое действие становится оправданием, а не решением.
Имплант принуждает также к состоянию базовой напуганности — к страху оставить свои комнаты, коридоры, пространства умственных конструкций. Страх перед рассозданием структуры становится одним из основных: кажется, что если разрушить очередную схему, то исчезнет точка опоры, и придётся столкнуться с пустотой сознания. Именно поэтому главная цель импланта — создавать структуры и удерживать их любой ценой, наполняя ими сознание, будто это единственный способ выживания.
Запрещает.
При этом имплант запрещает ориентироваться на реальность. Даже если что-то осознаётся — это не становится основанием для действия. Осознанное не используется как опора. Предпочтение всегда отдаётся глюкам, умственным конструкциям, внутренним фантазиям, которые оказываются важнее реального опыта.
Точки привязки и идеи и установки из этих тоек
Точки привязки импланта связаны прежде всего с запретом идти кратчайшим путём. Сознательный путь — прямой, ясный, мало затратный — полностью исключён. Чем больше внутренних конфликтов, чем больше борьбы с собой, чем больше напряжения, тем ценнее процесс. Простота обнуляется и объявляется неинтересной. Любые решения, которые могли бы быть лёгкими, автоматически обесцениваются.
Появляется ещё одна структура — интерес. Интересным объявляется всё замороченное, сложное, глючное, то, что затягивает в новые конструкции. Неинтересное — всё простое, прозрачное, связанное с реальностью и сознанием. Имплант внушает страх перед скукой, страх перед обычной жизнью, страх перед ясностью. Жизнь в сознании представляется как что-то настолько неинтересное, что от неё будто можно «умереть от скуки», поэтому постоянно требуется создавать новые парадигмы, чтобы в них бегать.
Недоверие к себе возникает отсюда же. Если опираешься не на реальность, а на ментальные конструкции, то неизбежно ощущаешь отсутствие стержня и видишь себя человеком, который не справляется. Чем больше структур, тем сильнее потребность наращивать глюки, чтобы поддерживать иллюзию движения.
Это недоверие и страх перед пустотой напрямую формируют и ответный имплант, перекрывая способность действовать и ориентироваться самостоятельно. Имплант создаёт постоянную потребность объяснять происходящее через всё новые циклы умственных игр, всё глубже спускаясь в подвалы этих структур, достраивая и усложняя их, потому что реальность, сознание и непосредственное восприятие объявлены опасными.

ОБЩЕЕ РЕЗЮМЕ
Документ описывает целостную картину внутреннего состояния, включающую структуру боли, страха, реактивности и имплантов, формирующих восприятие и определяющих последовательное погружение в состояния беспомощности, отключённости, паники, имитации жизни и последующего отупения. В тексте последовательно раскрыты уровни 1–8, каждый из которых фиксирует отдельный механизм потери связи с реальностью, перераспределения внимания, формирования ментальных конструкций и ухода в трансовые или компенсаторные формы существования. Структура документа демонстрирует движение от первичной усталости и отказа от контакта с миром до формирования глубинных деструктивных стратегий, подавления чувств, имитации живости и полного разрыва с реальностью. Центральная точка фиксирует феномен постоянного страха потенциальной несостоятельности, отказа от действия и внутренней установки «точно не справлюсь». Завершающая часть раскрывает работу имплантов – ответного и приобретённого, – формирующих бег, запрещающих остановку, создающих ментальные конструкции и отрезающих доступ к реальному действию и опоре на сознание.

КРАТКИЕ РЕЗЮМЕ КАЖДОГО БЛОКА И УРОВНЯ
1. Начальное состояние (блок «Текущее состояние»)
Возникает тотальная усталость, не как физическое истощение, а как глубокое внутреннее сопротивление любому действию. Формируется колебание между крайностями гиперответственности и полной отказности. Любая реакция воспринимается как угроза, включается постоянный анализ и попытка подавить любое изменение состояния. Появляется страх перед собственными реакциями и тревожный импульс мгновенной гипернастороженности. Формируется позиция внутреннего охотника, следящего за каждой реакцией, с целью её уничтожения.
Уровень 1
Состояние размазанного, тягучего замешательства, лишённого ориентации и направления. Появляется желание полной тишины и покоя, отказ от взаимодействия и любое воздействие воспринимается как угроза. Формируется кокон беспомощности, в котором единственная стратегия — уход внутрь себя. Внешний мир обесценивается, а внутренний страх перед повторяющейся болью удерживает в состоянии отключения.
Уровень 2
Возникает тяжёлая, густая внутренняя грусть, переходящая в состояние ступора и полной самозамкнутости. Формируется плотный кокон, который не может быть пробит, и любое вовлечение извне воспринимается как нежелательное. Пространство внешнего мира становится плоским и недоступным, а внутренняя жизнь полностью переключается в автономный внутренний слой. Возникает иллюзия контроля через уход внутрь и обесценивание всего внешнего.
Уровень 3
Появляется паническая усталость и раздражённое отторжение любых внутренних и внешних реакций. Реакции отделяются от реальности и начинают функционировать как самостоятельные объекты, на которые направлено всё внимание. Мир перестаёт восприниматься, возникает «мир в бочке с мухами» — пространство, в котором существуют только внутренние импульсы без связи с событиями. Формируется замкнутый аутичный контур реагирования на свои же реакции.
Уровень 4
Возникает состояние поражения и постоянной борьбы за удержание контроля. Страх перед остановкой порождает непрерывное умственное вращение и анализ, служащие попыткой предотвратить внутренний провал. Остановка воспринимается как катастрофа, а непрерывное «крути, крути» становится единственным способом удержаться. Формируется зависимость от бесконечного анализа как иллюзии управления.
Уровень 5
Возникает переживание полного психического краха, переживаемое как конец внутренней жизни. Ощущение удушья и паралича сочетается с убеждением в собственной психической несостоятельности. Человек воспринимает себя как неспособного управлять психикой и готов отдать контроль внешним специалистам. Появляется убеждение, что голова «сломалась» окончательно, и возникает позиция жертвы своей же психики.
Уровень 6
Проявляется программа тотального подавления любых чувств и реакций. Формируется имитация нормальной жизни при полном внутреннем отключении. Человек функционирует механически, подавляя сознание и боль усилием воли. Появляется риск ухода в психотическое состояние из-за длительного подавления. Возникает структура «внутреннего зомби», живущего в режиме избегания любого контакта с реальностью.
Уровень 7
Возникает отчаянная попытка доказать себе «я живая» через имитацию безумия. Человек стремится к адреналину, риску, хаосу, вспышкам, чтобы компенсировать мёртвенность предыдущих уровней. Формируется стратегия «если я совершаю безумство — значит, живу». Имитация жизни становится заменой реального восприятия, а хаос — способом избежать ощущения внутренней пустоты.
Уровень 8
Проявляется отупение с элементами весёлого идиотизма, полное отключение критичности и связи с реальностью. Состояние напоминает «я дурак, а мне хорошо», где любая логика и причинность исчезают. Человек верит в фантастические идеи, теряет способность понимать происходящее и существовать в причинно-следственных связях. Это крайняя точка внутреннего разрыва с реальностью и восприятия через аутичный фильтр.
Центральная точка
Возникает детское, объёмное, но настороженное восприятие пространства без взрослой позиции. Формируется устойчивое убеждение в потенциальной неспособности справиться с задачами. Опыт и реальные способности не используются, поскольку работает внутренняя установка «любое действие ведёт к ухудшению». Формируется стратегия отказа от действия как способ избежания предполагаемого провала. Недействие становится базовой линией поведения.

Ответный имплант
Имплант разворачивает внимание внутрь, запрещает остановку и создаёт постоянное состояние бегущего транса. Любое замедление вызывает страх, а решения принимаются на рывке и хаотично. Имплант принуждает разгонять процессы, драматизировать и создавать хаотичную активность. Он запрещает критичность и усиливает бег, который служит способом избегания ответственности и взгляда на реальное состояние.

Приобретённый имплант
Имплант создаёт резкое внутреннее напряжение и страх перед пустым пространством сознания. Формирует потребность вцепиться в идеи, теории, конструкции, запрещая самостоятельное действие. Принуждает создавать всё более сложные ментальные игры, избегая реальности и сознания. Простота, ясность и прямой путь объявляются опасными и неинтересными. Имплант создаёт страх перед пустотой, недоверие к себе и необходимость непрерывно достраивать новые структуры.