Жизнь в парадигме “нужно быть человеком” - страх смерти.

Краткая аннотация

Документ представляет собой исследование деструктивной программы восприятия, основанной на страхе смерти. На примере уровней от -1 до 8 показано, как человек постепенно отказывается от своей личности, сознания и реальности, заменяя их иллюзиями, чужими жизнями и параллельными пространствами. Каждое действие, направленное на бегство от боли, оборачивается ускорением разрушения. Центральная идея текста: программа страха смерти — это механизм самоуничтожения, а её преодоление возможно только через выход за пределы парадигмы, отказ от автоматического выполнения и возвращение к прямой осознанности.

2021_01_06

Жизнь в парадигме «нужно быть человеком» за последние столетия привела человечество в тупик: возвышенные, сентиментальные и благочестивые философские конструкции завели его на грань выживания, оставив мало реальных шансов. Толерантность, смирение и прочие предписанные добродетели выросли именно из этой парадигмы. Всего сто лет назад отношение к жизни было иным, но это не мешало развитию цивилизации и росту технологий. Однако сегодня считается, что любое нарушение норм «человеческой этики» неминуемо принесёт страдания всем вокруг, и люди дружно включаются в процесс совместного страдания, которое называют состраданием или сочувствием, — фактически страдание вместе. Это объявляется добродетелью, признаком человечности: внутри себя нужно вызывать боль, демонстрируя, что ты хороший, что ты не зверь.
Так формируется особая норма: если ты не включаешься в эту совместную боль, то автоматически становишься «нечеловеком», «зверем», которого нужно изолировать, уничтожить или хотя бы обесценить. Но ключевой вопрос в том, чтобы увидеть саму парадигму и выйти за её пределы: научиться смотреть на сферу человеческих отношений напрямую, без призмы программ и верований. Тогда становится возможным различать, где действительно нужна помощь, а где другой лишь использует тебя. Пока же эта программа работает автоматически и принуждает вмешиваться в любую ситуацию, бесконечно тратя ресурсы даже там, где тебя сознательно ведут к эксплуатации.
Суть программы в том, что она не предполагает сознательного выбора. Она требует автоматического запуска процессов: чем больше их, тем «правильнее» ты живёшь. Сознательное решение отказаться от ненужных взаимодействий парадигма не допускает. Наоборот, она требует всё глубже погружаться в ресурсозатратные процессы, формируя внутреннюю привычку болеть вместе с другими, превращая страдание в главный маркер человеческой принадлежности.
Работа заключается не в том, чтобы просто научиться отказывать, потому что без проработки самой программы любой отказ останется искусственным, внешним, насильственным по отношению к себе. Но сама программа не имеет значения, каким образом ты тратишь ресурсы: сопротивляешься её выполнению или подчиняешься ей — результат одинаковый, ресурсы уходят. В обоих случаях запускается механизм выполнения. Итог её всегда один: максимальная растрата энергии через эмоции, подавление и внутреннее самоуничтожение.
Задача состоит в том, чтобы проработать программу и все связанные с ней верования, выйти за пределы этой искусственной парадигмы, освободиться от её диктата. Тогда управление этой сферой жизни становится возможным из состояния осознанности: видеть напрямую и выбирать, вместо того чтобы автоматически подчиняться навязанным нормам.

Парадигма бытия человеком — это фундаментальная программа, которая формирует само пространство человеческого существования. Она задаёт условие: если ты хочешь родиться и существовать человеком, то обязан принять набор предустановленных программ, иначе рождайся зверем. У животных такой программы нет. Человек же получает её изначально, приходя в жизнь: он не вырабатывает её самостоятельно, а лишь активирует через культуру, воспитание, религию. Современная культура одержима именно этим: бесконечным внедрением, закреплением и активированием программ «быть человеком». Религия служит тем же целям: каждая строка Библии фактически является актом активации имплантов, запуском внутренних триггеров.
Так формируется пространство постоянной боли. Чтобы жить, человек вынужден непрерывно подавлять её, понижая уровень сознания до такой степени, чтобы перестать чувствовать. Но чем меньше сознательность, тем больше автоматизма, тем сильнее включаются программы, тем больше человек превращается в механического исполнителя. Отсюда и главный результат: чем ниже уровень осознанности, тем больше ресурсов выжимается из человека, тем активнее он выполняет процессы, которых не видит и не осознаёт, и тем глубже застревает в роли запрограммированного существа, неспособного что-либо изменить.
Это проявляется прежде всего в сфере работы. На работе человек получает основную порцию боли, и именно поэтому здесь первой страдает память и способность к ясному восприятию. Чтобы не чувствовать этой боли, он блокирует осознанность, отключает память, убегает от прямого восприятия, что ведёт к разрушению профессиональной сферы и одновременно закрепляет работу программ.
Эта парадигма базируется на культе боли: если ты чувствуешь чужую боль, то ты «хороший человек», а если не чувствуешь — то «не человек». Главная идея звучит именно так: развивай способность страдать вместе, усиливай её, иначе ты перестанешь соответствовать нормам человечности.

Приказываю себе проявить пространство этой парадигмы.

Это пространство похоже на липкую патоку: погружаешься — и выбраться невозможно. Оно прилипает к тебе, обволакивает всё, не оставляя выхода.

Уровень 1
Не выйти, не вырваться, не оставить. Тонуть, вязнуть, добавлять всё новые зацепки, всё новые связи. Оно держится за меня, а я за него. Спайка двусторонняя: я тянусь к нему, оно — ко мне. Мы удерживаем друг друга. Я не отпускаю, потому что именно это даёт мне признание. Когда меня признают — это подтверждает факт моего существования: я есть, я живая, я присутствую.
Моя роль — роль спасителя. Если я не играю её, то меня будто не существует. Я идентифицирую себя через признание, растрачиваю себя до самоуничтожения только ради того, чтобы чувствовать: я живая. Я добиваюсь признания своей гениальности, стремлюсь доказать её, трачу ресурсы, не в силах остановиться. Этот процесс несёт меня, и я не могу поставить точку. Мне нужно признание людей, иначе я не существую.
При этом я изолировала себя от тех, кто мог бы сказать мне что-то по-настоящему ценное, от адекватных людей, способных на критику. Я окружила себя пациентами и зависимыми, которые нуждаются во мне, зависят от моей «правоты», и именно у них я подтверждаю свою значимость. Мне важно оказаться там, где я неизбежно растрачу себя. Если вдруг появится шанс сохранить ресурс, то я ухожу туда, где гарантированно смогу его потерять.
Я беру как можно больше пациентов и именно самых тяжёлых. Чем сложнее случай, тем быстрее я истощаюсь, тем интенсивнее проживаю эту зависимость. Это иллюзия исключительности: будто только я одна могу помочь, даже тем, кому помогать не нужно. Ловушка в том, что такие пациенты — профессиональные жертвы, вечные искатели помощи, которые никогда не насыщаются и лишь втягивают в бесконечный процесс.
- Посмотри на саму суть того, почему тебе хочется брать такие случаи.
В них я ищу подтверждение своего существования. Это признание, это наркотик. Мне приятно ощущать себя «крутым врачом», тем, кто делает невозможное, и это чувство опьяняет. Здесь же рождается зависимость: помощь становится наркотиком, нарциссическим стимулом. Мне приятно, когда мной восхищаются, но реальность такова, что моя репутация постепенно увядает.
Человек вызывает в себе наркотические состояния только для того, чтобы сбежать от боли. И здесь я должна увидеть: от какой именно боли я убегаю, создавая для себя этот наркоз. Я думаю, что это боль непризнания. Мне кажется, что это главный болезненный пункт. Но признание в моей жизни всё же есть. Тогда почему оно не заполняет пустоту?
Потому что настоящая боль — это боль отсутствия. Я ощущаю её как зияющую пропасть: меня нет, я существую только тогда, когда кто-то подтверждает моё существование, когда обо мне говорят. Если меня не упоминают, значит, меня нет. Если другие не говорят обо мне, я должна сама о себе говорить.
Я сама должна восполнять это пространство, сама напоминать о своём присутствии. Боль отсутствия в жизни не отпускает: я не живу, я лишь пытаюсь доказать, что жива.
Я почувствовала определённую программу, и пытаюсь выйти из неё через размышления, но это лишь попытка обойти её силу умом.
Меня нет. Нет отклика, нет ощущения жизни. Как будто я умерла ещё в зачатии, что-то оборвалось на пути. Во мне живёт страх узнать правду — страх обнаружить, что я давно мертва, что той, которую я когда-то знала, больше нет. Я не знаю себя сегодняшнюю, я словно труп настоящей себя. Я ничего не чувствую, и потому мне отчаянно нужно подтверждение извне: я прошу, чтобы кто-то сказал мне, какая я, чтобы через чужие слова я как будто почувствовала себя. Мне необходимы люди, которые будут говорить обо мне бесконечно, без остановки, чтобы удерживать меня в иллюзии существования.
Этот процесс бесконечен. Пока обо мне говорят — я жива. Как только слова останавливаются, останавливается и моё существование. Тогда я исчезаю навсегда. Моё «я» существует только в восприятии других: пока они видят меня, слышат, упоминают — я есть. Но сама по себе я для себя никакой ценности не имею. Я не могу сказать себе: «Я существую, и это достаточно». Это не работает в этой парадигме.
Здесь действует лишь один закон: трать ресурсы, созидай впечатляющую личность, делай добро, чтобы заслужить похвалу. И только после того, как другие оценят и признают это, ты на мгновение сбегаешь от боли. Но до этого момента боль не отпускает, она как хлыст подгоняет, заставляет искать новых людей, перед которыми нужно заслужить подтверждение. Неважно, кто это будет — бомж или влиятельный человек. Важно, чтобы они признали. И лишь тогда приходит краткий момент облегчения, воспринимаемый как наркотическое состояние, как избавление от боли.
Эта парадигма универсальна: она встроена в каждого. Именно поэтому все одержимы похвалой, оценкой, известностью. Общество построено на взаимной зависимости: все пытаются заслужить признание, стремясь к любой цене вызвать положительную оценку. И
Сама программа создаёт и внедряет ложное верование о существовании: я есть, пока меня видят другие. Пока это остаётся на уровне подсознания, оно работает как принуждение — человек вынужден исполнять программу, тратя колоссальные ресурсы и непрерывно производя деградацию. Боль при этом присутствует всегда, она фонит на заднем плане, и лишь в короткие мгновения признания наступает иллюзия облегчения.
Состояние эйфории, к которому стремятся люди, — это не ресурсное состояние счастья или радости, как принято считать, а момент отказа от части себя. Эйфория возникает тогда, когда человек отделяет от себя какой-то ресурс, когда он отказывается от чего-то своего, жертвуя собой ради признания. Именно в этот момент он не чувствует боли, и именно это воспринимается как краткий наркотический всплеск. Поэтому люди гонятся за эйфорией: она переживается как избавление от боли, хотя на самом деле является этапом разрушения, утраты и деградации.
Я голограмма в сознании других людей. Без них меня нет. Пока они обо мне говорят, пока помнят — я живу. Они создают меня, а если перестанут упоминать, я исчезну. Моё существование поддерживается только усилиями по внедрению своих проекций в память других. И если этой голограммы нет, мне становится мучительно больно.
Я ищу людей, в которых могу закрепить проекцию себя, и выбираю самых слабых, пациентов, благодарных — тех, кто будет помнить дольше других. Лучший способ укрепить голограмму — спасти человека: тогда память обо мне будет прочной. Здесь проявляется страх смерти, страх исчезнуть, и именно он является главным двигателем программы.
Каждый день рождения становится мощным триггером кластеров боли: напоминанием о старении, о конечности. С возрастом этот страх усиливается, и человек ищет всё новые способы продлить жизнь или хотя бы иллюзию присутствия. Но тот, кто боится умереть, фактически не живёт — он умирает каждую секунду своей жизни.

Уровень 2
Скорость. Я тороплюсь, спешу, сжигаю всё в топке очень быстро. Моё движение — это паническое бегство от страха смерти. Я хватаю, захватываю, стараюсь успеть везде: квартира, машина, дела, путешествия, впечатления — всё должно быть моим, всё должно быть отмечено моим присутствием. Я словно маркирую пространство, оставляя знаки «я здесь», как кот, метящий территорию.
Я стремлюсь прожить несколько жизней одновременно, успеть всё испробовать, чтобы не остановиться. Ведь остановка воспринимается как смертельная: если я остановлюсь, меня не будет. Именно поэтому я дроблю себя на множество частей, спешу, бегаю от одного к другому, создавая иллюзию вездесущности. Суета, шум, бесконечная смена дел — всё это подтверждает моё существование.
Какой процесс я выполняю?
Я бегу не от смерти, а от страха смерти. Программа гонит меня, требует, чтобы я тратила ресурсы, не давая шанса остановиться. Боль смерти никуда не исчезает, я не сбегаю от неё, но создаю бесконечный поток действий, чтобы хотя бы на время получить иллюзию бегства. Если на предыдущем уровне я искала признание людей, то теперь я ищу подтверждение существования в делах, в активности, в накоплении.
Я живу с мыслью: раз я трачусь, значит, я существую. Если у меня есть что тратить — значит, я живая. Чем больше дел, тем полнее жизнь. Сжигая ресурсы, я чувствую себя моложе, сильнее, будто приближаю к себе иллюзию юности, хотя на самом деле тем самым приближаю смерть. Это искусственная молодость, поддерживаемая растратой.
Я избегаю знания о старости, возраста, времени. Я не хочу помнить, сколько мне лет, сколько осталось. Даже в одежде, быту, поведении я прячу эти напоминания. Забыть, стереть память — и тогда будто не будет самого факта старения.

Уровень 3
Я не верю, что это моё тело. Мне трудно признать, что кожа дряхлеет, что тело стареет. Я отказываюсь воспринимать его своим.
Программа здесь помогает избегать боли страха смерти, но парадокс в том, что выполняя её, человек лишь ускоряет приближение конца. Такова суть любой деструктивной программы: она обещает облегчение, но её выполнение лишь усиливает то, от чего якобы спасает.
Чтобы не думать, не видеть, не замечать признаков старения, я перегружаю интеллект множеством мелких, бессмысленных процессов. Я загружаю себя чужими делами, обилием информации, лишними заботами. Основной способ — уничтожать собственный интеллект, заваливать его хламом, чтобы он не поднимал вопросов, от которых больно.
Я отказываюсь от мыслей, от понимания, от осознания. Это отказ от интеллекта и от самой жизни. Я стараюсь не видеть триггеры, которые активируют кластеры боли, не останавливаться на знаках старости и смерти, не рассоздавать программы, ведущие к деградации. Я выбираю не чувствовать.
Я погружаюсь в чужую боль, чтобы забыть о своей. Сравниваясь с другими, думаю: как хорошо, что у меня нет такой беды, как у них. Это становится наркотиком: на фоне чужого страдания моя жизнь кажется «лучше». Я отвлекаюсь от своей реальности, даже если в ней могла бы быть жизнь без боли. Но я уже отказалась от неё, выбросила из поля восприятия всё, что связано с моей жизнью вне работы.
Моя работа становится главным инструментом бегства. Я создаю вокруг себя пространство, из которого можно постоянно убегать. Я трачу ресурсы на выполнение всех доступных программ, и когда уже не удаётся убежать с их помощью, остаётся лишь пустота и выгорание.

Уровень 4
Я выполняю всё больше и больше, нагружаю себя, чтобы постоянно быть занята. Это создаёт ощущение, будто я живу несколькими жизнями одновременно, хотя на самом деле я отказываюсь от своей собственной реальности и строю параллельное пространство, где могу всё контролировать. Там я меняю, создаю и перестраиваю всё так, как мне удобно, так, как в реальности невозможно.
Моё убежище — чужие жизни. Я проживаю их вместо своих пациентов, беру на себя функции адвокатов, спасателей, врачей. Я будто бы живу в нескольких людях сразу, и это создаёт иллюзию бесконечности: я прожила и эту жизнь, и ту. В этом есть спасение от осознания собственной смерти и собственной жизни.
Я убеждаю себя, что если мне плохо, то только потому, что я спасала других. Это оправдание становится смыслом. Я хватаюсь за чужую боль, проживаю её годами, лишь бы не касаться своей. Мне важно сравнение: другим хуже, чем мне. Это подтверждает мою «правильность» и заглушает собственные ощущения.
Я беру чужую боль и усиливаю её в себе, выдавая за отклик сочувствия. Я называю это эмпатией, но на деле это способ не видеть свою боль. Я причиняю себе чужую боль, потому что иначе моя собственная выйдет наружу и прорвётся. Так я строю систему, где любое моё страдание — это не моя боль, а отклик на чужую. Это позволяет мне прятаться от себя.
Быть в чужой боли значит жить. Я причиняю себе боль, чтобы не сталкиваться с собственной. Это превращается в форму самомазохизма: чужая боль становится щитом от моей личной боли.
Я говорю, что не хочу жить в чужой боли, но на самом деле не хочу жить в своей. Я отказываюсь себя осознавать, поэтому осознаю других. Я думаю вместо них, проживаю вместо них, лишь бы не признать своё собственное существование.
Здесь происходит отказ от восприятия себя и своей реальности: остаётся только восприятие чужой боли, как способ избежать контакта со своей.

Уровень 5
Я постоянно перехожу из одной роли в другую. Из одного пациента — в другого, из одной ситуации — в следующую. В течение дня я становлюсь разными людьми, и почти никогда не бываю собой. Я играю роли, примеряю образы, меняюсь в зависимости от того, кто стоит передо мной.
Это — отказ осознавать себя как личность. Я не знаю, кто я. Я никогда не остаюсь собой, я постоянно пребываю в движении чужих образов. В этих переходах я как будто запутываю смерть, прячу её за бесконечной сменой масок.
Но в этом и заключается дробление: я раскалываю себя на части, разбрасываю, как бисер, который рассыпается и прячется. Каждое новое раздвоение — отказ видеть себя как целое.
Я делаю виноватой всю свою личность. Я отказываюсь от неё, отказываюсь от той личности, которую сама же построила в этой жизни. Я не признаю её целостность, я отвергаю её. Это становится способом выживания: не быть собой, а растворяться в других, бесконечно дробясь, пока не исчезает возможность ощутить себя цельной.

Уровень 6
После бесконечных гонок я падаю, оказываюсь в изнеможении. Теперь я ближе к телу, но уже не воспринимаю его своим. Я живу как будто вне тела: оно где-то валяется отдельно, ему плохо, оно изношено, стареет, но я отказываюсь видеть это. Я воспринимаю лишь психическую активность, лишь внутренний бег, а тело будто бы перестаёт существовать.
Тело становится футляром, который портится и изнашивается. Оно постоянно напоминает мне, что я ухожу, что приближаюсь к концу. Но я избегаю любых контактов, которые могли бы подтвердить старение, — я стесняюсь тела, я не хочу видеть признаки его дряхлости.
Чтобы не осознавать старение, я вынуждена отказаться от самого сознания. Эти вещи видит именно сознание, и я стараюсь выключить его. Раньше я отказалась от личности, а здесь отказываюсь уже от сознания как такового. Но боль от этого не исчезает, она остаётся, и человек ищет новых виновных, лишь бы не столкнуться с фактом.
Я стараюсь не возвращать вспышек осознания: любое напоминание может прорвать защиту. Я избегаю их, потому что если я не увижу — значит, этого не существует.
Тело здесь выступает триггером, но если отказаться от осознавания самого факта смерти, старения, существования тела, которое умирает, то, кажется, ничего и не будет болеть. Логика программы такова: если забыть о смерти, то смерти не будет.
Поэтому я выбираю не видеть, не осознавать себя, не замечать даже очевидного. Это отказ от сознания как последняя попытка спрятаться от боли.

Уровень 7
Как только я приближаюсь к мысли о смерти, начинается паника. Мысли приходят сами собой: как это будет, что произойдёт, каким будет этот момент? И тут же включается воображение: тело, разложение, запах смерти. Даже если его ещё нет, мозг уже выстраивает картину, и восприятие наполняется этим образом.
Я стараюсь уйти вниманием от тела, но всё вокруг напоминает о конце. В зеркало, в движении, в дыхании, во всём — сигналы о приближении смерти. Вся окружающая жизнь становится чередой триггеров: каждый рассвет напоминает о закате, каждый шаг — о предстоящем исчезновении.
Восприятие выхватывает только эти триггеры. Оно словно детектор, настроенный на смерть: родился — значит умрёшь; сделал шаг — значит приблизился к концу. И я сжимаюсь, пытаюсь убежать от этого знания, но не могу, потому что оно снова и снова проступает — в теле, во взгляде, в дыхании.
Я стараюсь уйти в параллельную реальность, где смерти нет. Это пространство медицины, спасения, реанимации: здесь доктор Айболит побеждает смерть, здесь я могу верить в бессмертие. В этой иллюзии я живу, вытесняя настоящую жизнь, где смерть неизбежна.
Я отказалась от реальности и перешла в выдуманное пространство, которое поддерживаю искусственно. В нём я существую только как врач, как спасатель, там я бессмертна, там я могу играть роль победителя. Но это подмена: моя жизнь заменена работой, чужими историями, в которых я растворилась.
И всё же я вынуждена поддерживать эту искусственную реальность, потому что если отпущу её — упаду в настоящую жизнь, где смерть существует. Тогда исчезнут чужие судьбы, исчезнет защита, и мне придётся столкнуться лицом к лицу с собой. Поэтому я держу эту иллюзию, как наркоман держит дозу, потому что без неё меня выбросит в реальность, к которой я не готова.

Уровень 8
Как бы я ни старалась удерживать себя в параллельной реальности, всё равно наступает момент выпадения. Я иду в магазин, беру товар — и сталкиваюсь с реальностью, где смерть существует. Я не могу заполнить все двадцать четыре часа и все семь дней чужими жизнями, и в промежутках я неизбежно выпадаю в собственную жизнь. Там сразу поднимается боль: реальность напоминает, что я умираю, умираю потому, что сжигаю себя.
Чтобы уйти от этой боли, я снова возвращаюсь в созданное пространство — к работе, к пациентам. Там запускается новый круг: стыд, чувство долга, страдание, сострадание. Возникает иллюзия ответственности: я обязана вернуться, потому что я врач, потому что должна быть милосердной. Так я снова втягиваюсь в ту же программу.
В параллельной реальности появляется новая форма боли — боль долга. Даже в выдуманном пространстве возникает чувство вины: я бросила больных, не помогла им, не довела до конца. Чтобы уйти от этой боли, я возвращаюсь в процесс, назначаю новые встречи, хотя не собиралась. И всё повторяется по кругу.
Суть этой программы — в том, что момент боли и есть её начало. Она сама создаёт боль и тут же принуждает к бегству от неё. Это абсолютный рекет: программа порождает страдание и заставляет разрушать себя, чтобы от него избавиться. В действительности побега нет — есть лишь новый виток самоуничтожения.
Избегая боли страха смерти, я лишь приближаю её. Я сама запускаю механизм разрушения, выполняя программу, которая маскируется под спасение.

Центральная точка
Все уровни складываются в одно целое: пространство приближения смерти. Я активно сжигаю ресурс, и этим же самым активным действием приближаю конец. Каждая программа, каждая иллюзия бегства работает на один результат — ускорение разрушения.
Суть процесса проста: избегая страха смерти, я создаю новые формы боли и запускаю механизмы самоуничтожения. Программа не освобождает, она действует как рекетир: она производит боль и одновременно требует всё больших затрат ресурсов, чтобы на время уйти от неё. Но это бегство лишь маска, путь, который ведёт в ту же точку — в смерть.
Так формируется пространство садомазохизма: я причиняю себе страдания, чтобы хоть на мгновение заглушить боль страха, и тем самым усиливаю её. Боль становится мерилом существования, и вся жизнь превращается в механизм постоянного разрушения под видом борьбы.
Приближение смерти — это конечный результат работы программы, и единственный способ выйти из неё — перестать выполнять её требования, перестать расходовать себя на иллюзию спасения.

Резюме по уровням

Уровень 0.
Формируется парадигма «быть человеком», где сострадание и сочувствие приравниваются к добродетели, но на деле это механизм совместного страдания и безусловной траты ресурсов. Человек теряет способность к выбору, живёт автоматизмами, а любая попытка выйти из этого ведёт к сопротивлению программе.
Программа бытия человеком задаётся изначально и активируется культурой и религией. Человек живёт в состоянии боли и подавления сознания, снижая уровень осознанности, чтобы не чувствовать. В итоге он становится автоматическим исполнителем, чьи ресурсы выжимаются всё сильнее.
Уровень 1.
Центральный мотив — признание. Человек существует лишь тогда, когда получает подтверждение извне. Признание становится наркотиком, а роль спасателя — формой зависимости, при которой ресурсы растрачиваются бесконечно.
Усиливается зависимость: существование поддерживается только словами и вниманием других. Если о человеке перестают говорить, он перестаёт ощущать себя живым. Признание становится единственным способом удержаться в жизни.
Сама парадигма закрепляется как ложное верование: «я существую, пока меня видят». Эйфория возникает как результат отказа от части себя. Создаются голограммы в сознании других, которые служат иллюзией бессмертия и способом бороться со страхом смерти.
Уровень 2.
Человек убегает от страха смерти через суету и множество дел. Сжигание ресурсов становится подтверждением жизни: чем больше активность, тем сильнее иллюзия молодости. Но эта гонка лишь приближает смерть.
Уровень 3.
Отказ воспринимать своё тело и старение. Основной способ — уничтожение интеллекта, перегрузка его бессмысленными процессами. Чужая боль используется как наркотик, чтобы не видеть собственную.
Уровень 4.
Создаётся параллельная реальность, где человек проживает чужие жизни, а свою отвергает. Чужая боль используется для того, чтобы заглушить собственную. Это форма самомазохизма: страдание становится доказательством существования.
Уровень 5.
Человек бесконечно меняет роли, живёт чужими образами, но никогда не бывает собой. Происходит дробление личности и отказ от целостного «я». Личность, созданная в жизни, отвергается.
Уровень 6.
Следующий шаг — отказ от сознания. Тело становится непереносимым триггером старения, и чтобы не видеть этого, сознание блокируется. Логика проста: если забыть о смерти, то её как будто не существует.
Уровень 7.
Мысли о смерти вызывают панику, всё восприятие настраивается на улавливание её признаков. Чтобы уйти от этого, человек создаёт параллельные пространства (работа, медицина), где смерти нет. Реальность заменяется иллюзией, а работа становится наркотиком.
Уровень 8.
Невозможно удержаться в иллюзии полностью: человек всё равно выпадает в реальность. Тогда появляется боль долга, вина, стыд. Программа запускает новый цикл: создаёт боль и тут же заставляет от неё убегать, порождая бесконечный круг самоуничтожения.
Центральная точка.
Объединяющий смысл: все уровни — это вариации одного процесса активного приближения смерти. Программа создаёт боль, чтобы заставить тратить ресурсы. Бегство от страха смерти становится формой садомазохизма, где каждое усилие лишь ускоряет разрушение.

Общее резюме
Текст описывает полный цикл функционирования деструктивной программы, которая управляет восприятием человека через страх смерти. На каждом уровне проявляется новый способ убегания от боли: от сострадания и поиска признания до суеты, растворения в чужих жизнях, дробления личности и отказа от сознания. Все эти стратегии объединяет один результат — активное сжигание ресурсов и ускорение приближения смерти. Главная ловушка в том, что программа всегда маскируется под спасение или облегчение, но на деле является механизмом самоуничтожения.